Голова слегка склонена. Под густыми ресницами — терпение. Его взгляд словно шепчет: "Иди

сюда. У меня есть секрет".

И только сейчас я понял, где я его видел. Я встречал его несколько раз. И я видел этот взгляд

снова, у женщины больной раком, которую я навещал вчера. Лысая от химиотерапии. Темные круги

под глазами. Тонкая кожа и худые руки. Она узнала меня, когда проснулась. Она даже не

поздоровалась. Она просто подняла ресницы, из-под которых сверкнул тот же огонек и сказала: "Я

готова, Уоллас. Я готова идти".

47

Я видел этот взгляд на прошлой неделе, когда проповедовал на похоронах. Вдовец — человек с

морщинистым лицом, седой, в очках с толстыми стеклами. Он не плакал, как все остальные. Я

подошел, чтобы пожать его руку.

— Не беспокойтесь обо мне, — сказал он. Его улыбка показалась мне знакомой. Он попросил

меня нагнуться, чтобы сказать мне что-то на ухо. — Я знаю, где она.

Сегодня утром я увидел это яснее. Несколько дней я никак не мог найти подходящий момент, чтобы спросить ее. А сегодня утром я решился. За завтраком мы были вдвоем, она ела свою кашу, я

читал газету. Я повернулся к дочери:

— Принцесса?

— Да.

— Как там было?

— Что?

— Пока тебя не было. Как там было?

Она ничего не сказала. Она медленно отвернулась и посмотрела в окно. А когда она снова

посмотрела на меня, у нее был тот же сверкающий взгляд. Она хотела что-то сказать, но передумала, а

потом сказала: "Это секрет, папа. Секрет, который не описать словами".

Там, где должна была быть боль, был мир. Уверенность посреди кризиса. Надежда победила

отчаянье. Вот каким был тот взгляд, вот о чем он говорил. Это взгляд человека, знающего ответ на

вопрос, который задается каждым смертным: "Последнее слово за смертью?" Я могу видеть, как

Иисус подмигивает, когда отвечает: "Не в твоей жизни!"

(Основано на Марка 5:22-43, Матф. 9:18-26, Луки 8:41-56) ГЛАВА 17

______________________________________________________________________

“ЛАЗАРЬ, ВЫЙДИ ВОН!”

Когда умер известный агностик Роберт Ингерсол, в программе похоронной церемонии был один

важный пункт: "Никаких песен".

Немногие могут петь перед лицом смерти. Можно бросать ей вызов. Можно плакать. Но петь?

Смерть не любит пения. Смерть ворует то, из-за чего мы поем. Смерть срывает песни с наших уст, оставляя вместо песен умолкшие языки и мокрые от слез щеки.

И на тех похоронах, что посетил Иисус, тоже не было песен. Траур. Плач. Вопль. Но не пение.

Дом больше похож на тюрьму, чем на жилище. Люди с бледными лицами и глазами полными

страха бесцельно склоняются по дому. На их устах не было ни песен, ни смеха — только новость, напоминающая им о том, что всех их ожидает в будущем.

Еще один заключенный из камеры смертников отправился на виселицу. Лазарь умер. Они сидели в

тюрьме и ждали своей очереди.

Шокой Йокой провел в тюрьме двадцать восемь лет. Не за тюремными стенами, а в тюрьме

страха. Когда шторм в лице Второй мировой войны обрушился на него, Шокой был японским

солдатом на острове Гуам. Боясь попасть в плен американцам, он убежал в джунгли и спрятался в

пещере. Позже он узнал, что война закончилась из одной из тысяч листовок, которые были сброшены в

джунгли американскими самолетами. Но он все равно боялся попасть в тюрьму и поэтому остался в

своей пещере.

Около четверти века он выходил только ночью. Он питался лягушками, крысами, плотвой и

манго. Это продолжалось до тех пор, пока встретившиеся ему охотники не убедили его, что опасности

нет и можно оставить джунгли.

"Это шокирует", — скажем мы. — Как человек может быть настолько слеп?

"Трагично", — вздохнем мы. — Зря потраченная жизнь.

48

"Какая жалость", — посочувствуем мы. — Этот человек был настолько порабощен страхом, что

перестал жить.

Человек напрасно прожил жизнь и заточил себя в тюрьму страха. Это шокирует. Это трагично.

Это достойно сожаления и, в тоже время, очень банально.

Страх смерти держит в тюрьме тысячи заключенных. Мы можем не видеть стен. Мы можем не