Шрифт:
– Не торопи судьбу, надейся. Я, что ни день, одно думаю и надеюсь. Мне еще твоя бабушка говорила: «Не каждый, кто с войны не пришел, мертвый…»
Матвей попал в окопы к обстрелянным, знающим войну людям, которые не боялись смерти, но и не искали ее. Осипов хотел остаться на передовой, чтобы достать парашют из самолета, но комбат Ахмет Юсупов, воевавший с первого дня войны, уже выработал свои правила поведения.
– Знаешь, летчик, ты наш гость, и желание гостя – закон. Но у нас дела пехотные, а тебе надо в небе летать. Башка цела, кости тоже, живи сто лет, поэтому давай на вторую позицию и там передохни.
– Да я лучше с вами здесь до вечера повоюю. А стемнеет – сползаю к самолету.
– Ну, нет, дорогой. За желание помочь спасибо, но мы тут сами справимся, а то зацепит тебя ненароком шальная пулька или осколок, мы себе не простим этого. Нет, давай на отдых. Вот тебе сопровождающий. – Он показал на красноармейца.
Матвею пришлось подчиниться обстоятельствам. Капитан и летчик на прощание обнялись и по-братски поцеловались.
Вскоре Осипов оказался на командном пункте командира полка. Его поздравили со вторым рождением и вспомнили русское гостеприимство. Матвей, выполняя приказ старшего, в одиночестве выпил из солдатской кружки водку, закусил салом, хлебом и луком, запил теплой водой. Расторопный начальник штаба подготовил справку с полковой печатью, в которой говорилось о том, что они, наблюдая воздушный бой, видели, как Осипов сбил немецкий истребитель. Однако просьба Матвея разрешить ему остаться с ними до вечера, чтобы попытаться спасти парашют, ни к чему не привела. Командир полка был неумолим:
– Эх, летчик! Что теперь значит твой парашют, когда кругом все рушится, люди гибнут тысячами. Я за парашютом к самолету, вернее, к тому, что осталось от него, никого не пущу. Жертв и так хватает… Давай маршируй к себе на аэродром да бей немцев сверху покрепче.
Матвей согласился с этой житейской и солдатской мудростью:
– Хорошо, командир. Спасибо за гостеприимство, а если все же парашют будет у красноармейцев в руках, так смотрите на него, как на подарок. Шелку там много, пригодится.
– Вот это другой разговор!
…Вечерело. Небо успокоилось. Освободилось от самолетов. Затихли за спиной и артиллерийские громы – линия фронта осталась позади. Ежедневное недосыпание, дорожная сутолока, пережитые волнения и выпитая на передовой водка сделали свое дело. Матвею страшно захотелось спать. В стороне от дороги он увидел копну прошлогодней соломы. Разгреб ее до чистого желтого цвета и соорудил постель. Лег на спину, оглядел уже темнеющее небо и подумал: «Отдохну немного и по холодку пойду дальше». Он проснулся под утро. Хотел встать, но от неожиданной боли вскрикнул и удивленно остался лежать. Болело все: руки, ноги, спина.
«Что же случилось? Вроде бы и не замерз?» Он вспомнил вчерашний день и мгновение перед ударом о землю. Именно это мгновение, потому что самого удара он не ощутил от огромного нервного напряжения, ведь в этот миг решался вопрос жизни и смерти.
«Вот оно как. Напоминание, почему ты жив. Спасибо техникам за нагрудный ремень. А то бы…»
Матвей с трудом приподнялся и сел. Стал растирать себя. Став на ноги, отряхнулся, немного размялся и заковылял к ожившей по-утреннему дороге. Ступни, колени и мышцы ног, принявших через педали управления удар на себя, пронизывала острая боль. Кое-как добрался до перекрестка, где был регулировочный пост дорожной комендатуры, рассказал старшине, в чем дело.
…Через полчаса Матвей сидел в кузове полуторки вместе с ранеными. Машина быстро катила по пыльной дороге. Скоро должна была показаться речка Оскол, а за ней и аэродром полка. Откуда-то с востока послышался отдаленный гром, Матвей удивленно осмотрел ясное небо. Кто-то из раненых сказал:
– Опять где-то бомбят. Вот, сволочи, сыплют. Хоть бы наши им давали сдачи почаще да побольше.
– Даем сколько можем, – ответил Матвей, – да не всегда получается как надо и где надо.
Настроение у Осипова улучшалось, как у всякого путника, который после долгих дорожных мытарств предчувствует конец пути. Навстречу поднималось солнце, и Матвей, закрыв глаза, подставил ему лицо. Сквозь шум работающего мотора и погромыхивание кузова он услышал гул немецких самолетов. Еще не увидев их, Матвей определил, что самолетов много. Машина остановилась.
«Юнкерсы» летели метрах в пятистах от земли, а над ними ходили парами «мессершмитты». Воздух наполнился низким прерывистым звуком их моторов. Потом к чужому гулу примешался высокий и звонкий рев моторов И-16. Четыре «ишака» [7] , лобастые, коротенькие, прижимаясь к земле, шли наперерез «юнкерсам». Вот они догнали строй немцев и враз пошли вверх, показав свои зеленые спинки, коротенькие закругленные крылья и скошенные под лепесток ромашки хвосты.
7
Почти узаконенное разговорное название истребителя И-16.
Сердце Осипова тревожно застучало в виски. Нервы напряглись, и он ухватился за борт кузова. «Глупость! Что они делают: смелость отчаяния или тупость самоубийцы? Лезут прямо под немцев. Сейчас на горке потеряют скорость, а «мессеры» выше, да еще на хорошей скорости ходят. Пропадут «ишачки» из-за своей бесшабашности. Беда! Вместо риска – авантюра!»
Матвей услышал выстрелы авиационных пушек, рычание скорострельных пулеметов ШКАС и ответное, дробное, волнообразное выстукивание очередей немецких пулеметов.