Иван Всеволодович с минуту молчал.

– Нет, - наконец нашёл своё решение, - ничего писать не будем. – Честнее будет, если я расскажу об ошибке… - он намеренно не сказал «о вранье», - …Казанова во всеуслышанье на защите проекта по поисково-разведочным работам на Марьинском, - приятно мазануло по сердцу название рудопроявления.

Теперь долго молчал Николай, глядя на ровное пламя за стеклом настольной лампы. Что-то обдумав и надумав, попросил, чуть покраснев и не глядя на руководителя:

– Давайте, я сделаю.

– Что сделаешь? – не сразу сообразил старший.

– Проект.

Иван Всеволодович даже сел, услышав неожиданное предложение, никак не вяжущееся с недавним желанием парня завязать с геологией.

– Делай, - согласился без лишних слов и на всякий случай подстраховался не обидно, - я помогу, и защищаться будем вместе, - и, чтобы дать смятенным мыслям парня прийти в норму, добавил: - Завтра ты – здесь, я – там, вернусь к пяти. – Это было не обсуждаемое распоряжение.

Когда сморённый усталостью «пожилой» уже внедрялся в сновиденья, младший вдруг спросил:

– Как вы думаете, может быть женщина преданной?

Вопрос был явно не риторический, и Иван Всеволодович ответил коротко и безжалостно:

– Не может, если не любит дело, которому предан мужчина. – «А Мария Сергеевна? Она любит только актёрство».

На следующий день вышло, однако, всё не так. К пяти он только-только закончил зачистку полотна не очень глубокой, в общем-то, канавы, всего в два метра, вскрыл массу кварцевых прожилков в зоне повышенной трещиноватости и только в самом конце канавы напоследок наткнулся на мощную рудную зону с крупными сростками кварца, вкрапленностью сульфидов и гнёздами галенита. Как же можно было оставить её на ночь и уйти домой, не разобравшись, что она из себя представляет. Понадеявшись, что успеет за час, он взялся хорошенько зачищать зону, низко наклонившись в узкой, чересчур экономной горной выработке, как вдруг услышал посторонний шелест породы и только успел выпрямиться, как на него обрушилась северная, высокая стена выработки, отслоившаяся по невидимой сверху трещине. Он даже не успел выпростать руки с лопатой и так и остался стоять, заваленный по плечи. Попробовал пошевелиться – бесполезно: мокрое от пота тело елозило в одежде, а ватный костюм намертво был зажат землёй и камнями. Попытался поднять руки – с тем же успехом. Попробовал, ослабляя давление, пошататься из стороны в сторону в узкой расселине – только сильнее уплотнил капкан да ещё и добавил осыпавшейся породы сверху. Становилось не смешно. «Надо же», - подумал с чёрным юмором приговорённого, - «не почесаться, не высморкаться, не шапку поправить, а она, вредина, сползла почти на глаза». Оставалось не рыпаться и ждать спасения от своих. Должны же они обеспокоиться долгим отсутствием уважаемого начальника? Кроме того, что не смешно, становилось всё холоднее и холоднее, начала пробирать зябкая отвратительная дрожь, поднимавшаяся волной откуда-то снизу влажной спины. Сигнальное солнце давно уже укатилось за сопки. От отчаянья попробовал снова пошевелиться – стоп! – вызвал ещё большую осыпь, так недолго соорудить и собственный варварский могильник. Покричать, что ли, всё теплее и веселее будет.

– О-о-о! О-о-о! О-о-о! – загудел что есть силы в сдавленной груди, и опять посыпались камни, предупреждая, чтобы не дёргался, не испытывал немилостивую судьбу, уготовившую такое вот неприятное испытание. Завыть, что ли от бессилия? Чёрт, где же они? Сам, не замечая, стал засыпать. Этого ещё не хватало! Слабак! Влип по дурости – умей терпеть и ждать!

И дождался-таки! Сначала услышал призывные крики и, не опасаясь обвала, сразу ответил, потом послышалось тяжёлое учащённое дыхание, треск веток и негромкий мат, когда кто-то спотыкался. Первым появился поводырь, его голос встревожено позвал:

– Иван Всеволодович, как вы, живой?

– Есть мал-мала, - ответил сиплым замёрзшим голосом непутёвый начальник. – Сними шапку, а то ничего не вижу. – Без шапки увидел склонившихся к нему за Николаем Витька, Таруту, и ещё кто-то лез снизу. – Вы что, все, что ли?

– Ага, - ответил запыхавшийся Диджей. – Гривна баню топит. Чё это ты туда залез?

– Заткнись! – оборвал его Тарута. – Где лопата? – спросил у торчащей из земли головы.

– У меня в руках, - ответила та.

– Во, бич! – опять заорал Диджей. – Ни при каких обстоятельствах с инструментом не расстаётся.

– Кому сказал? – опять Тарута.

Влезли Иван Васильевич с Сашкой и Самариным.

– Чё стоите, пялитесь? – заорал и Ивась, быстро оценив ситуацию. – Копайте!

– А нечем, - охотно ответил Витёк. – Лопату-то не отдаёт.

– Руками, зубами, ногами, давай, пошевеливайся, только осторожнее, отгребайте с боков, чтобы ещё не рухнуло. – Иван Васильевич спустился в канаву и стал сноровисто отшвыривать голыми пальцами насыпь с одной стороны, а Тарута с другой. – Едрит твою налево, что ты выкопал? – в сердцах заорал на начальника. – Щель от атомной бомбёжки? Разве это канава? Да тебя за неё гнать надо с работы! – и снова матом.

– Ладно тебе, вытяни сначала, а потом уж и гони, - виновато согласился оживший виновник переполоха.

– Вытянем, не боись, - успокоил Иван Васильевич, - а ты больше не лезь не в своё дело. Это наше – копать, а твоё – наряды закрывать, чтобы бичи были довольны. Кто ж такие узкие канавы делает? Не канава, а могила. Хвали бога, что не похоронил тебя в ней, умник-неразумник. – Потом поочерёдно гребли голыми руками и другие, и скоро Ивану Всеволодовичу можно стало и вздохнуть полной грудью, и почесаться, и высморкаться, и безразличные звёзды посчитать, и самому пошевелиться, высвобождая задубевшие ноги. Напоследок вчетвером вытащили неудачника на нижний бруствер, и всей бригадой заботливо обколотили приставшую землю, не больно-то реагируя на его охи-вздохи. – Канаву эту мы с Тарутой доделаем. Есть в ней что? – поинтересовался Ивась.

– Есть, - счастливо улыбнулся спасённый начальник, - ещё как есть.

– Ну, тогда подымайся, пойдём, твоя забота здесь кончилась. – Но встать сразу Иван Всеволодович не смог. – Не можешь, что ли? Давай, помогай, - набросился на работяг. – Да поосторожнее, чертяки – человек ведь, не куль с дерьмом.

– Сам, - отстранил «куль» санитаров и с трудом, с заминкой, но поднялся на одеревенелые дрожащие ходули. – Кажется, досталось по мослам. Пошли, дома разберёмся.

Возвращались медленно и долго. Распадок переползли, только откопанный передвигался на снегоступах. Увидев широко распластавшихся, зарывшихся в снег четырёхлапых зверей, он не сдержал смеха и ещё долго потом смеялся, утирая слёзы и ослабляя нервы. А в лагере двое старших отхлестали его в бане вениками так, что не чувствовались не только ноги, но и руки, а крыша съелозила набок – вот когда он не мог встать по-настоящему. Но истязатели быстро привели его в рабочее состояние, окатив холодной водой и напоив целебным чифирём с брусникой.