Безобразия творят Вася, Денис и Серёжа. Именно творят, создают. Задача перед ними стоит грандиозная. Они должны непосредственно играть в войны, импровизируя реплики и движение на основе взаимодействия, и непременно забыть о зрителях. Но вместе с тем создать художественный образ, ни в коем случае не забывая о зрителях. Как же это надо себя контролировать, чтобы и играть, и критически следить за своей игрой! Да ещё и реплики Автора не прозевать. Вот он заговорил:

При первых же словах Серёжка убегает. Ему-то хорошо: погостил ребенок — пора и домой. Сыновья мечутся по квартире, лихорадочно пытаясь навести порядок. Но Автор неумолимо продолжает… Всё кончено. Остаётся только замереть посреди комнаты по стойке «смирно», плечом к плечу и опустить головы как можно ниже. Входит мама.

(Сыновья отвечали хором. Дальше оправдываются поодиночке.)

Дети думают, что мы просто ставим интересную сценку, а мы-то отрабатываем точность реакции, произвольность движений, гибкость переключения. Пытаемся сочетать жёсткую заданность со свободой импровизации, а это фантазия и вдохновение. Словом, укладываем на ложку кучу горошков.

Эта самая импровизация сыграла с нами шутку год спустя. Вася, сказав: «Поиграли мы немножко», простодушно развёл руками, шмыгнул носом, грациозно утёр его рукавом и непередаваемым движением локтей и туловища подтянул штанишки. Ни один артист не смог бы проделать всю процедуру с такой непринуждённостью. Вася смог: он играл себя. Он сам такой: славный, наивный.

Народу было много. Принимали нас хорошо — смех не умолкал. А тут зрители буквально застонали. Наташа Л. — она играла маму — со смеху согнулась пополам, и ей пришлось оправдывать позу: делать вид, что она еще не доснимала свои боты до конца (т. е. она их давно уже сняла, но, так сказать, не полностью, частично). Героически взяв себя в руки, исполнители закончили выступление, поклонились, а за кулисами попадали от хохота.

(Брать себя в руки, владеть проявлением своих эмоций, сдерживаться — этому тоже учил театр. И учил находить выход из положения.)

Горячие аплодисменты заработали в тот день все ребята. Но с особым удовольствием зрители приветствовали Васю. Того самого, которого бросила мать…

Не могу понять, каким надо быть человеком (да и человеком ли!), чтобы бросить своего ребенка. У меня дома одна — своя, да здесь тридцать два — тоже своих. Это, конечно, многовато, лучше бы учить человек двадцать пять. На всё, что хотелось бы сделать, просто не хватает ни сил, ни времени, ни возможностей. Задумываюсь: а вот пришла бы какая комиссия (предположим, спустилась с неба на облаке) и предложила перевести от нас в другой класс пять человек… нет, троих… нет, кого-то одного. Интересно, кого бы я отдала? Самого «трудного»? (Есть такой «термин» в школе.) Но у меня все трудные, сложные, особенные, неповторимые. Обыкновенных нет, тем и интересны. А то, что они с таким трудом обретают себя, не вина их, а беда. Беда детей восьмидесятых. Общество болеет — страдают в первую очередь дети.

Таня Г. Складывается впечатление, что внутри у неё какая-то злая пружина, которая и толкает ни в чём не повинную Таню на злые дела. Никто из нас ни разу не видел улыбки на её лице. Она довольно скалится, если кто-то упал и ушибся или ещё что нехорошее случилось. В столовую ходит одна, в пару ни с кем вставать не желает. В конфликтных ситуациях раньше кусала оппонента, но могла и плюнуть, если не в состоянии была дотянуться, чтобы укусить. Потом стала лягаться и царапаться. К концу года, исчерпав все средства общения, только ругалась и шипела. И ничегошеньки за год не изменилось к лучшему. Но я мыслю диалектически: накапливается положительное количество, значит, будет и качественный скачок — куда он денется! Надо работать и ждать. У меня такое ощущение, что все эти фортели — нечто внешнее, неглубокое, вроде коросты, от которой больше всех мучается сама Таня. И если коросту снять, под ней откроется вполне милая девочка. |Так потом и оказалось.)

Лена Д. Тихая, очень добросовестная, старательная, спокойная на вид, но внутри — какое-то постоянное напряжение, настороженность. Учится отлично. Ребята её любят и уважают. Казалось бы, все в порядке, но для меня Лена нисколько не легче других.|

Вырастили мы на подоконнике лук. Обсуждаем проблему: что делать с таким богатым урожаем?

— Домой унесём!

— Нет, лучше отдадим в столовую!

Бурный спор «на местах».

— Давайте проголосуем. Кто за то, чтобы унести домой?

Первой решительно подняла руку Лена. За ней ещё четверо. Остальные проголосовали за столовую.

— А что мы попросим сделать в столовой из нашего лука?

— Салат!

— Да, для всей школы!

Вот это размах, я понимаю! И задачка для поваров: как 30 луковицами накормить 2 тысячи человек?

— Нет, лучше в суп его!

Лена молчит, думает. Потом скромно предлагает:

— Мы его для учителей отдадим.

Это ж надо! Спрогнозировала, какой ответ, по её мнению, мне должен понравиться, и выдала его. Первое её предложение, домой унести, было искренним, второе — рассчитанным. Она сразу отказалась от своего мнения, увидев, что его почти никто не поддержал, а я ведь не выказала никакой эмоциональной оценки, держала полный нейтралитет. Лена не только не стала спорить, но даже сделала иначе: «забежала вперед» и возглавила группу противников своей же собственной идеи. Вот где работы!