Шрифт:
— Денег нет, — прохрипел Владимир Федорович, — Все на медведя истратил… супруга у меня, знаете ли, умаслить ее хотел, и вот…
— Ситуация, — философски сказал милиционер. — В жизни и не такое бывает — это точно. — И ушел, поскрипывая сапогами.
От всего пережитого в душе бухгалтера наступало тяжелое, беспросветное равнодушие. «Я вот сейчас воротник подниму и буду сидеть, пока снежком не присыплет…» — думал он и тихонько крутил заднее колесо «Ижа». Колесо вращалось бесшумно и послушно. В мелькании спиц вдруг почудилось бухгалтеру лицо Анны Ивановны. Жена улыбалась доброй и всепрощающей улыбкой. И Владимир Федорович почувствовал, что до боли в сердце любит ее. Ему стало совестно того, что он утаил от нее выигрыш. Бухгалтер был уже готов дать себе клятву продать «Ижа» и купить супруге телевизор, когда увидел зелененький огонек такси.
— А-о! А-о! — заорал Владимир Федорович, бросаясь наперерез огоньку.
Легковая «Победа» заскрипела, закачалась и остановилась.
— Подъезжайте к метро! — крикнул Владимир Федорович. — Мандаринчики у меня еще тут, маленькие… Все вам отдам, все — и медведя, и…
«Победа» развернулась.
— Скорее грузитесь! — торопил шофер, включая счетчик.
Владимир Федорович потащил к «Победе» своего «Ижа».
— Шутки шутите, папаша? — спросил таксер, выключая счетчик. — Это не мандарин, простите за выражение.
— Голубчик, родной, сынок, пташка! — взмолился Владимир Федорович.
— Не могу! Даже если бы в ГАИ работали, не повез бы!
— Нет, я из конторы «Сбыт-разведение медпиявок», — странным, безжизненным голосом сказал Владимир Федорович, тиская в руках шляпу.
Таксер покачал головой и надолго задумался.
— Если точно из медпиявки, то снимай колеса, — наконец сказал он. — Тогда как-нибудь всунем…
Владимир Федорович махнул рукой.
— Я не умею снимать колеса, — сказал он. — Езжай, сынок…
— Я тебя, папаша, не брошу. Мы не таковские! Будь спок: сейчас вмиг отвинтим, — сказал таксер и вытащил из-под ног разводной ключ и огромную кувалду.
Владимир Федорович зажмурился и отвернулся.
Сзади что-то страшно залязгало и заскрипело. Бухгалтер не выдержал и глянул через плечо.
Возле самого «Ижа» стоял дизельный грузовик и лязгал мотором. С подножки грузовика соскочил знакомый милиционер — маленький, верткий, с усиками.
— Грузитесь, товарищ, — сказал милиционер весело. — Вам вот согласился помочь товарищ…
«Товарищ» — шофер с грузовика — огромной ручищей отстранил от «Ижа» таксера.
— Отправляйся, корешок, мы тут сами справимся!
— Друзья! Друзья! — сказал Владимир Федорович. — Я… моя супруга… Друзья!.. Я… очень…
— Влезайте в кузов и крепко держите сюрприз за руль, — сказал милиционер и приложил руку к фуражке. — Счастья и радости вам в Новом году, товарищ! И побольше таких выигрышей!
Праздничный снежный город летел по бортам грузовика. Морозный ветер сдувал со щек бухгалтера скупую мужскую слезу. Неслись навстречу сверкающие огнями дома, мелькали в окнах нарядные елки, рвалась из репродукторов музыка, регулировщики взмахивали полосатыми палками, освобождая для тяжелого грузовика перекрестки.
Владимир Федорович стоял в гремящем кузове, сжимая холодные рукояти на руле своего «Ижа». Он чувствовал себя могучим, сильным мужчиной. Мужчиной-победителем. Он знал, что вернет мотоцикл и купит Анне Ивановне телевизор. Зачем ему «Иж», если он и так победитель пространства и времени?
Ударили кремлевские куранты.
Новый год начался.
На три часа позже
До Мурманска оставалось миль шестьдесят. Мы были уверены, что к полуночи успеем войти в порт и встретим Новый год у причала.
Декабрьский штормовой зюйд-вест свистел в снастях. Снежные заряды один за другим налетали на наш «Колгуев». Крен доходил до тридцати градусов. Все — от кока до капитана — мечтали только об одном: скорее в порт.
Скорее увидеть вспышки Кольских маяков и россыпь огней Мурманска.
Около восемнадцати часов, когда тьма заполярной ночи окутала Баренцево море и белели только гребни набегающих волн, радист принял SOS с английского парохода «Елизабет». «Елизабет» из-за неисправности в машине потеряла ход, и теперь зюйд-вест гнал ее на скалистые мысы Рыбачьего полуострова. Мы были к «Елизабет» ближе других судов — до нее было часа три-четыре хода.
Капитан чертыхнулся, плюнул на недокуренную папиросу и приказал ложиться на новый курс.
— Нашли время аварию делать, — возмутился боцман, когда я сказал ему, что надо готовить буксирный трос. — Нехристи. Угораздило их. Накрылся теперь Новый год.