Шрифт:
Я хотел написать повесть обо всем, но не решался, не могу писать, если сам не был на месте действия, а в Канаду не заносило и не занесло. Теперь вдова передала мне документы судебного процесса. По этим документам леплю этакий отчет о процессе, называется «Столкновение в проливе Актив Пасс». Подзаголовок будет: «Только для судоводителей».
— Капитаны уходят. Где вы находите силы переживать уход близких вам людей?
— Три года я работал на аварийно-спасательных судах. И в блокаду многого насмотрелся. Но от этого не легче. Очень страшная вещь смерть. Помимо всего прочего, она еще и очень некрасивая. Видишь в чем дело, дорогой мой, сейчас я на самом деле так близок к концу… Это не кокетство. Я это знаю. Конечно, страх очень большой перед смертью. Куда от него денешься. Но какая-то там мысль сидит, когда умирают товарищи: может, еще встретимся? Так что не огорчайтесь, ребята. Но будет жалко, если со мной уйдет из литературы море. Хотя оно никогда из литературы не уйдет, ибо вечно. Ну не хотят наши кремлевские мужики знать, что Россия — страна океанская. И что без этих океанов нам гроб. Не проходит и недели, чтобы американский президент не вспомнил, что Америку омывают два океана. Береговая линия нашей страны почти как у всей Африки. Но мышление континентальное. Березки да Рязань. Мурманск будто уже и не Россия. Морские капитаны без работы. Полгода-год сидит старый моряк на берегу и умирает. Не может пережить, что суда ржавеют, стоят у причала или арестованными где-нибудь в иностранных портах. И что продукты проще купить на Аляске или в Сан-Франциско, а не тащить их Северным морским путем, они не все понять могут. Мрут мои друзья. Вот о чем я вопил и вопить буду: о славе морской державы, которую потеряло наше Отечество.
— Всюду клин, разговор у нас… Счастье — оно есть?
— Есть семейное счастье. Или когда солдат бежит и орет «За Родину!», он в этот момент сумасшедший, но счастливый. В своей жизни счастливого человека я не видел. Это мгновения какие-то, и только.
Неделя. 1998. Янв. № 2 [33]
Привыкшие к бассейну боятся океана [34]
33
Печатается по: Крикунов К. ТЫ. Очерки русской жизни. СПб.: «Янус», 2004. С. 144–150.
34
Беседу вела M. Токарева.
Виктор Конецкий — офицер, в чьих устах старинное «честь имею» не формальность. Виктор Конецкий — писатель, чья репутация не омрачена приспособленчеством и компромиссами. Он известен мрачным взглядом на вещи и морскими солеными шутками, способностью к железной дисциплине и безбрежным загулам, беспощадным языком и острым чувством справедливости.
Некогда весь мир обошла фотография: митинг на Дворцовой площади 20 августа 1991 года, рядом с Собчаком на трибуне двое — Лихачев и Конецкий. С тех пор многое изменилось… В последние годы Конецкий не дает интервью, избегает публичности, живет в тени. Почему? Объясняя, он говорит тихо и медленно (только что вышел из госпиталя), но внятно и жестко.
— Тогда нас всех вели наивные, как показало минувшее десятилетие, надежда и вера. Не могу сказать, что у меня в те дни не было вовсе страха, но ожесточение было сильней.
За три года до этого Конецкий первый и последний раз написал «на высочайшее имя» — письмо Михаилу Горбачеву. Оно содержало пять абзацев, три из которых начинались со слов: «Мне не понять…»
За год до того Конецкий написал заявление о выходе из КПСС, членом которой был с 53-го года. Этот документ, обозначая эпоху, открывает личность: «Хватит — пора выдавливать из себя раба. Говорят, если порядочные выйдут, мерзавцам будет полное раздолье. Именно это соображение руководило мною 37 лет. Свой долг верного пуделя я выполнил честно. Но больше разделять общество андреевых, лигачевых, полозковых не хочу… Желаю товарищам по партии мужества, М. С. Горбачеву — долгих лет и юмора».
— А сейчас, если б понадобилось, вы бы написали прямое письмо Путину?
Виктор Викторович качает головой. Он из тех, ныне немногочисленных, литераторов, кто никогда не испытывал жаркого соблазна дружить с властью. Начальство любого ранга, как широко известно, предпочитал посылать в сугубо конкретном направлении — как лично, так и с трибун. Отвечать на мой прямой вопрос он почему-то начинает издалека, из 52-го года.
— …Сталина я видел близко за год до смерти. Наш батальон курсантов Высшего военно-морского училища прошел на параде лучше всех, и по традиции в Георгиевском зале Кремля для нас накрывались столы. Мы стоим возле столов, и вдруг через весь зал с пустым фужером в руке прошел Сталин. Старый человек — шел, ничего уже не видя вокруг. Это было ошеломляюще. У нас у всех чуть… выкидыш не сделался оттого, что мы увидели великого вождя. Сегодня и вспоминать это противно.
А с Путиным меня судьба свела, когда он награждал меня орденом «За заслуги перед Отечеством» в апреле прошлого года. Меня потрясло его рукопожатие, никак не думал, что у дзюдоиста может быть такая мягкая рука при столь жестком взоре. Такой был у моего отца-прокурора, когда он ругал нас с братцем за то, что мы написали в колодец. Выработал на допросах.
Вопросы высокой политики для нас по-прежнему закрыты. Но даже допуская, что из Кремля видно намного дальше, чем с этого дивана, все равно не могу понять некоторых вещей. Бремя, которое возложено на Путина от лица народа, огромно. Но где его команда? Время идет, а рядом с президентом Волошин, Лесин, Павловский, на которых клейма негде ставить. На черта нам был этот бронированный поезд с этим авторитарным ничтожеством внутри (Ким Чен Ир, — Т. А.).Для кого был поставлен спектакль? Такое нельзя было и вообразить себе десять лет назад, после провала путча. Как и старый новый гимн, принятый без референдума.
— Десять лет назад вы сказали: «Сегодня быть в стороне от политики невозможно». Сейчас думаете иначе?
— Хочет или не хочет писатель, он все равно во всем участвует. Стояние в стороне от политики — тоже политика. На площадь я больше не пойду, но раздражает и возмущает меня многое.
Проблема Курил, например.
Нам принадлежит одна шестая планеты, а что мы на ней творим? Я был на Курилах — не острова, свалка нечистот. Раньше Курилы прикрывали фланг приморской армии, на них стояла дальнобойная артиллерия. Сегодня, в век ракет, нам эти острова до лампочки. Но Путин твердо настроен не отдавать их Японии. «Наше!» Ни пяди земли врагу! А поставьте себя на место японцев, которые сидят друг на дружке верхом. Они бы из этих Курил сделали цветущий сад…