— Да вот, случилась она средь тех людей, что брянцы из Бугров угнали…

— Теперь разумею, почто ты так рвался в битву: зазнобушку свою выручить спешил! Ну что ж, значит, невдолге и свадьба?

— Не отдают за меня Настю родители, — сокрушенно промолвил Лаврушка. — Бают, голь я перекатная.

— Где же голь, ежели ты ныне княжий дружинник? Не печалуйся, да и ты, Настенька, не кручинься. Коли снадобится, сам буду вашим сватом, авось мне не откажут!

Оставив просиявшую при этих словах пару, Василий обратился к столпившимся вокруг крестьянам:

— Ну как, мужики, всё свое добро понаходили?

— Благослови тя Христос, пресветлый княжич, спаситель наш, — загалдели крестьяне, кланяясь в землю. — Все как есть в сохранности оказалось, туточки на телегах все и было покладено!

— Добро, значит, в этом убытка вам нет. Кто у вас тут староста?

— Ежели тебе от Клинковской общины, то я староста, твоя княжеская милость, — выступил вперед кряжистый седобородый крестьянин. — А бугровский — вона раненых пользует!

— Нет, мне ты и надобен. Как звать-то тебя?

— Ефимом звать, пресветлый княжич. Робкин я, сын Степанов.

— Скажи, Ефим, сильно погорело ваше село?

— Да, почитай, ничего не осталось, — ответил староста. — Ведь энти аспиды кажную избу порознь подпалили, а в ту пору еще и ветер был.

— Сколько же у вас всего дворов?

— Десять дворов, батюшка.

— А Бугры тоже спалили?

— Не, Бугры токмо пограбили. Видать, дюже поспешали они, анафемы.

— Все одно не ушли! А как мыслишь ты, староста, во что станет отстроить ваше село?

— Да что ж, лесу-то нам не куплять, — вишь сколько его Господь вырастил на потребу людям! А ежели на кажный двор, сверх того, прикинуть серебром гривны [20] по две, так лучше прежнего построиться и зажить можно.

— Добро, — сказал Василий, — получите по три гривны на семью. Да родителя стану просить, чтобы на два года ослобонил вас от податей. Ну, а теперь разбирайте телеги и езжайте с Богом. До ночи в обрат поспеете.

Отойдя от крестьян, земно кланявшихся и выкрикивавших слова благодарности, Василий приблизился к пленным брянцам. Они толпились по другую сторону дороги и, слушая, что княжич говорил смердам, толкали друг друга локтями и переглядывались: в Брянщине такого не бывало.

— Ну вот что, — жестко сказал Василий, обращаясь к ним. — С воеводой вашим и с боярскими детьми разговор у меня будет особый, а сейчас слово мое к простым воям: взял я вас с бою, на своей земле и с поличным — с поятыми у нас людьми и добром. Войны промеж Брянском и Карачевом ныне нет, и мог бы я вас всех казнить, аки татей и разбойников, либо обратить в холопы. Но я того не хочу, ибо ведаю: не своей охотой пошли вы на это подлое дело, а лишь по приказу. Того, кто его дал, судить будет Бог, вас же я отпускаю на волю. Запомните все мое слово да перескажите другим: карачевские князья никакой русской земле не вороги, чужого они не ищут, но за свою вотчину и за людишек стоят крепко — то вы сегодня и сами видели. Кони ваши, оружие и доспехи взяты нами в честном бою и останутся нам. Вы же берите своих убитых да раненых и ступайте с Богом. А ежели кто из вас вдругораз попадется мне за разбоем, разговор с ним уже будет иной: прикажу повесить на первом суку. Тому верьте, ибо слово мое крепко.

— Спаси тя Христос, княжич, — раздались голоса из толпы. — Нешто мы по своей воле пришли? Не дает Господь Брянщине добрых князей, вот и сами маемся, да и соседям поперек горла стоим!

Из гущи пленных, раздвигая локтями других и подталкивая друг друга, вышли на дорогу три молодых воина. Не говоря ни слова, они опустились на колени и поклонились Василию в землю.

— Сказывайте, чего хотите? — строго спросил княжич.

— Дозволь нам остаться, твоя княжеская милость, — за всех ответил один из воинов. — Тебе и родителю твоему, пресветлому князю Пантелею Мстиславичу, хотим служить!

До конца XV века все вольные люди, не попавшие еще в прямую зависимость от вотчинников (то есть в холопы, в закупы или в кабалу), были свободны покинуть земли одного княжества и переселиться в другое. Князь, от которого они уходили, конечно, старался удержать их всеми правдами и неправдами, но на новых местах их обычно принимали охотно, давали землю и на несколько лет освобождали от податей. Таким образом, просьба, высказанная брянцами, не заключала в себе ничего необычного, и Василий ответил:

— То ваше право, коли вы вольные люди, а не холопы, и я это право уважу. Ежели воями хотите служить — велю принять вас в дружину, а коли желаете хозяйствовать — получите землю и помощь. Но глядите сами: как бы семьям вашим не приключилось худа от брянского князя.

— В дружину твою хотим, княжич, а люди мы вольные, и семей у нас нету. Бобыли мы все трое!

— Кабы не семьи да не худоба [21] , почитай, все бы до вас утекли, — раздались голоса. — Разве у нас жисть? А уйти и не мысли: князь Глеб Святославич на расправу куды как лют!