«Хауда» норовила выскользнуть из руки, пальцы не слушались. Насмотревшись на потуги Артура, Лекс крикнул:

— Авдей, Петр, прикрывайте меня!

Бахнул карабин, застрочил отобранный у Гуса пулемет, Артур видел, как зигзагом бежал Лекс, как он откатился правее камня, похожего на задницу, выдернул чеку и швырнул гранату. Артур закрыл уши. Рвануло, подбросив землю в воздух. Лекс присмотрелся и снова открыл стрельбу.

— Выкидыш ползуновый! — разорялся он, строча из автомата.

— Рыло! Порось! Туда стреляйте, вверх! — донесся до боли знакомый голос.

Пошатываясь, Артур подобрался к Лексу, выглянул из укрытия.

— Чего приперся? — Лекс усадил его. — Еле на ногах стоишь. Гус там с… Предал он нас, короче. Прибился к банде. Соблазнил обещаниями, рассказал, сколько у нас оружия. Он умеет убеждать. Надо было его… — Курсант дал очередь, сплюнул. — Сразу кончать.

Подбежали Авдей с Петром.

— Они за нами пойдут? — спросил Авдей.

— Надо следить, чтоб не подкрались. — Лекс выглянул еще раз. — Их шестеро, вооружены плохо, патроны самодельные. Но если в упор выстрелят, смерть будет долгой и мучительной. — Он сел рядом с Артуром, похлопал его по плечу: — Спасибо, ты мне жизнь спас… уже вроде бы дважды. — Криво усмехнулся. — Я ж не расплачусь!

— Выведешь меня потом отсюда по скалам, — прохрипел Артур. Мир снова начал кружиться и расплываться.

— Обещаю сделать все, что от меня зависит. Только держись… Артур? — Лекс схватил его за плечо, потряс.

Артур отчаянно тер глаза, перед которыми колыхался туман. К горлу подкатила тошнота, он отполз в сторону, и его вывернуло. Еще и еще. Казалось, кишки вместе с желудком вот–вот выпрыгнут.

— Хорофо, — донесся голос Орва, — так иф него выходит яд.

* * *

Гус скатился по насыпи и выругался. Зосины четверняшки как привязанные следовали за ним, пыхтели. Стоит ли ради мести жертвовать жизнью? Вот уж вряд ли.

Кир остался наверху, крикнул:

— Куда–а?! Ну–ка вернись!

«Ха. «Вернись“. Раскомандовался». Гус прикинул, не приказать ли своим мальчикам щенка пристрелить… Нет, незачем. Бесполезная трата патронов, и неизвестно еще, как Омега отреагирует на смерть курсанта. Может, зачистку проведет. Гус вдруг понял, как ему все надоело: мальчишки, играющие с чужими жизнями, «высота» эта, мифическая облава. Он хотел только уйти. Уж мутант с ним, оружием, с силами потраченными! Уйти живым. И чтобы его оставили в покое. Скоро ручьи обмелеют, зверье уйдет, пропитание кончится, надо успеть еды запасти, пещеру подготовить. Пора домой.

— К ползуну в зад! — сообщил Гус омеговцу с нескрываемым удовольствием. — Я не самоубийца, юноша! Сам под пули лезь! А мы с мальчиками уходим!

Кир потерял дар речи: открывал и закрывал рот, хлопал глазами. Потом на заднице съехал к Гусу. Мальчики насторожились, но «дядя» покачал головой: не стрелять, ничего он нам не сделает.

— Т–ты… — Кир еле сдерживался, чтобы не закричать. — «Мясо»! Тупое «мясо»! Вперед! Вперед, я сказал! Ты же обещал! Ты же… — Он заплакал.

Гус знал такие слезы: злые слезы беспомощности. Но сочувствия щенок от него не дождется, хоть весь на сопли изойдет. Человек разумный — прежде всего человек эгоистичный. Высокими идеалами бредят юнцы. А взрослый не позволит ни ненависти, ни мести затуманить свой мозг. Выживание — вот единственная достойная цель. Кому ты будешь нужен, если умрешь? Ничего этого Гус не сказал — он не собирался метать золото перед ползунами.

— Мы же договорились! — взмолился Кир. — Я тебе помогу, ты — мне! Я же один…

— А мне плевать, — пожал плечами Гус. — Мы с мальчиками уходим. Нам жить нужно. Правда, мальчики?

— Ыгыыы, — согласился Жирный и широко улыбнулся.

Зубы у него были кривые, черные. Не хватает мальчикам заботы, а в рационе точно овощей недостает, небось одно мясо жуют, без присмотра–то. Ну, ничего. Этим Гус озаботится. Не пройдет и сезона, как мальчики будут здоровыми, а там, глядишь, и поумнеют. Одичали совсем…

— Я… — У Кира кончились аргументы или он понял, что убеждать Гуса бесполезно. — Я все понял. Ну ты и скотина! Даже не «мясо», а… а…

— А ты не обзывайся, — ласково попросил Гус, — а то мои мальчики нервничают.

Кир покраснел. И так был не бледен — поди побегай по жаре, — а стал и вовсе пунцовым. Рыло, умница, подскочил к нему и несильно стукнул кулаком в живот. Омеговец сложился пополам. Рыло вырвал у него из руки пистолет. Братья расхохотались, Гус умилился.

Так, чтото Жирный нехорошо топор гладит. Соскучился, наверное, по смертоубийству.

— Жирный! — прикрикнул Гус. — Топор положил. Не убивать. Понял? Пошли домой.

— Домоооой, — простонал в экстазе Рыло. — Пошли!

И они удалились, оставив безоружного и деморализованного Кира плакать на раскаленных скалах.

* * *

Обратный путь прошел быстрее и веселее. Братья что–то лопотали, хотя из всех более–менее членораздельно изъясняться могли Рыло и Порось, Жирный и Упырь только мычали. Но Гус не унывал. Ему всегда больше нравились слушатели, чем собеседники. И слушатели благодарные. А мальчики ему разве что в рот не заглядывали, хотя говорил Гус о самых простых вещах: о воде, еде, крыше над головой. О том, что старших надо слушаться, а плохих надо убивать, но не всегда, не всегда, с осторожностью. Говорил и о разумном эгоизме: если речь идет о твоей жизни, всегда выбирай жизнь, не рискуй по возможности, а уж ради чужих не рискуй никогда. Понимали его четверняшки или нет, Гус не знал, но надеялся, что речи отложатся в их почти квадратных головах.