– Действовать по обстановке, – озабоченно повторил Стрельников. – И действовать придется быстро.

Все вышло как бы само собой – просто случилось, и все. Так бывает со всеми – с одними чаще, с другими реже, и вряд ли стоит объяснять, почему с подростками такие самопроизвольные явления происходят не реже, чем с лицами, достигшими совершеннолетия, а вот именно чаще.

Началось с вполне обыкновенного, похвального желания принести пользу. В плане отражения очередных атак конкурирующей организации Женька Соколкин вряд ли мог оказаться полезным. Более того, у него хватало ума к этому не стремиться. Побывав под огнем, он заметил и ощутил разницу между компьютерной «ходилкой-стрелялкой» и реальной перестрелкой и понял, что в настоящем бою толку от него будет немного. Ребята в черной униформе и легких бронежилетах, которые штурмовали КНП, здорово смахивали на профессионалов, и до того, чтобы с ними воевать, он, Женька Соколкин, просто-напросто не дорос – размажут по стенке, как муху, и вряд ли заметят, что он тут не просто так болтался, а, видите ли, воевал, оказывал вооруженное сопротивление.

Зато собственная идея по поводу того, что колодец в подвале бункера может оказаться не просто колодцем, а запасным выходом, показалась ему довольно удачной – удачной настолько, что, как минимум, заслуживала проверки. Даже лисица и барсук, роя норы, оборудуют их несколькими запасными выходами. И тот факт, что после атомных бомбардировок японцы капитулировали, вовсе не означает, что их военные инженеры-фортификаторы были глупее барсука. А если подземного хода и не существует, рассуждал Женька, внизу вполне может обнаружиться проход естественного происхождения, какая-нибудь трещина или расселина, через которую в колодец время от времени проникает морская вода и через которую, если повезет, можно выбраться на поверхность.

Как и предположил немного позднее Виктор Павлович Стрельников, бедственность положения, в котором все они очутились, не ускользнула от внимания Женьки. Он не был военным специалистом, но знал тем не менее, что патроны рано или поздно кончаются в любом оружии и что, сидя в бункере, ничего хорошего они не высидят.

Словом, убалтывая простодушного Слона спустить его на веревке в колодец, Женька Соколкин действовал из самых лучших побуждений. Кроме того, ему очень хотелось жить, а недавний минометный обстрел и последовавший за ним штурм убедили его в том, что свойственная каждому человеку вера в собственную исключительность и неуязвимость суть не более чем иллюзия, живущая ровно до тех пор, пока не начнутся настоящие неприятности. Неприятности уже начались, и с этим нужно было срочно что-то делать – ну хотя бы затем, чтобы, мягко говоря, не огорчить маму.

Слон был дядька здоровенный, прямо как бульдозер, и веревку вытравливал плавно, без видимых усилий. Женька спускался в колодец, как в лифте, и, когда убедился, что веревка по-настоящему прочная и способна выдержать пятерых таких, как он, почувствовал себя даже в большей безопасности, чем в кабине настоящего лифта. Здесь, по крайней мере, его жизнь находилась в руках живого, дружески расположенного и притом заведомо надежного человека, а не была доверена каким-то железным блокам, тросам и шестеренкам, которые, вполне возможно, уже лет двадцать не подвергались даже поверхностному осмотру. Правда, веревочная петля ощутимо резала под мышками, и от нее хотелось поскорее избавиться.

Одной рукой Женька держался за веревку, в другой держал увесистый аккумуляторный фонарь в водонепроницаемом корпусе из ярко-красной пластмассы. На поясе у него висел в самодельной веревочной петле подобранный в бункере японский штык. Когда перед началом спуска Слон заметил эту деталь Женькиной экипировки, в глазах у него запрыгали веселые чертики, но Соколкин решил не обращать на это внимания: этих ребят хлебом не корми, только дай поднять кого-нибудь на смех. А внизу, между прочим, может обнаружиться что угодно – например, крысы. Здоровенные такие, размером с хорошего щенка… Не факт, что от ржавого японского штыка в этом случае будет толк, но с ним все же как-то спокойнее.

Луч фонаря, слегка подрагивая, скользил по сырым, иссеченным бороздами и трещинами, испещренным пятнами ржавчины и плесени бетонным стенкам. Женька не сразу заметил лестницу из вмурованных в стену металлических скоб. Из-за многолетнего соседства с водой железо совсем проржавело; некоторые скобы просто вывалились, оставив на память о себе только дырки, под которыми, напоминая вытекшую из раны кровь, виднелись потеки ржавчины, другие держались на честном слове и, казалось, готовы были от малейшего прикосновения рассыпаться ржавым прахом.

Колодец оказался глубоким, даже глубже, чем можно было ожидать. Круг света над головой, на фоне которого маячил силуэт Слона, делался все меньше и меньше. Когда он стал размером с фарфоровое блюдо, на котором в прежней жизни мама в праздники подавала на стол свой фирменный лимонный пирог, с Женькой приключилась неприятность. Он как раз думал о том, можно ли рассматривать наличие вбитых в стену колодца железных скоб как подтверждение теории о существовании запасного выхода, когда почувствовал, что висящий на поясе штык, повернувшись рукояткой вниз, начинает выскальзывать из заменяющей ножны веревочной петли. Отпустить веревку Женька не рискнул и совершил очередную оплошность, попытавшись устранить неисправность той же рукой, в которой держал фонарь.