Василинкой была Гуля. Случилось так, что она вместе с матерью поехала на Украину. Режиссеры кинофабрики, увидя Гулю, сразу решили, что Василинка должна быть точь-в-точь такой, как Гуля. Матери не хотелось делать из Гули киноартистку, но режиссеры настаивали до тех пор, пока она не согласилась.

Гуле пришлось приняться за трудную, серьезную работу.

В картине была сцена, где Василинка верхом на лошади берет препятствие. Для того чтобы сыграть эту сцену, Гуле пришлось научиться ездить верхом — в седле и без седла.

Красноармеец привел во двор кинофабрики рослого белого коня. Поглаживая своего красавца по крутой, гладкой спине, он говорил:

— Це добрый конь. Нема бильше такого доброго коня, як Сивко.

Но «добрый конь» оказался злым и упрямым, когда на него посадили Гулю. Он рванулся с такой силой, что Гулю сразу откинуло назад, и она чуть не полетела вниз головой. Ее вовремя подхватили.

— Вы идите рядом, — сказала Гуля режиссеру, — а я еще раз попробую.

Она уселась поудобнее и дернула поводья. Сивко не тронулся с места. Гуля сжала ногами бока лошади, но она не шелохнулась. Красноармеец потрепал коня по загривку и сказал:

— Чого ж ты, дурень? Ходы! Ходы швыдче!

Гуля снова дернула поводья. Сивко вдруг затанцевал, отпрянул назад, и Гуля упала ему на шею. Ее опять успели подхватить.

Она покраснела.

— Что, испугалась? — спросили ее режиссер и оператор.

— Злякалась? — спросил красноармеец.

— Злякалась, — сказала Гуля. — Думала — убьюсь.

— Ну, может быть, хватит на сегодня?

— Нет, давайте еще, — ответила Гуля.

То сдерживая, то подгоняя Сивко поводьями, она заставила его наконец слушаться. Упрямый Сивко понял, что ему не переупрямить маленькую наездницу.

Учение повторилось и на другой день, и на третий. А когда Гуля научилась ездить и шагом, и рысью, и галопом, на дорожке парка поставили высокий барьер.

Смело и весело уселась Василинка в седло. Сивко сразу бросился вперед, но перед самым барьером шарахнулся куда-то в сторону. Гуля еле удержала его. Сивко брыкался, мотал головой, кусал удила. Гуля кое-как усидела в седле и снова направила коня вперед. Она неслась к барьеру, и ветер бил ей прямо в лицо. Сивко доскакал до цели и снова отпрянул в сторону. Он, казалось, во что бы то ни стало решил сбросить с себя эту легкую, но беспокойную ношу. У Гули закружилась голова. Она судорожно вцепилась в поводья.

— Прекратить репетицию! — закричал в рупор режиссер.

Но Гуля не захотела сдаваться.

— Ничего, у меня выйдет. Должно выйти!

Она уселась покрепче, прилегла к шее коня:

— Ну, Сивко, не выдай! — и опять помчалась к барьеру. Сердце у нее забилось еще сильнее.

Но Сивко выдал. Перед самым барьером он опять, в третий раз, шарахнулся вбок.

— Брось, Гуля, не надо! — кричал режиссер.

Гуля ничего не слышала. Стиснув зубы, сжавшись, словно пружина, погнала она коня галопом. Доскакав до барьера, она дала шенкеля, конь, не успев опомниться, сделал прыжок, и Гуля, точно на крыльях, взлетела куда-то вверх. Секунда — и конь снова плавно бежал по дорожке.

Барьер был взят. Так двенадцатилетняя Гуля взяла первую высоту в своей жизни.

Осенью кинофильм «Дочь партизана» повезли на просмотр в Москву.

Было странно, что такая большая картина, над которой трудилось столько людей, могла уместиться в маленьком чемоданчике.

Провожая режиссера на вокзал, Гуля просила его:

— Пожалуйста, покажите картину моему папе. Уж если я не смогу увидеть его, так пусть хоть он посмотрит на меня!

Ей и самой очень хотелось в Москву, хотелось в прежнюю квартиру, на свою московскую улицу, в свою московскую школу.

Но маме никак нельзя было уехать из Одессы.

Приходилось привыкать к новой жизни и к новой школе.

А привыкнуть было не так легко. И парты в классе казались неудобными, и доска не на том месте, и ребята не те.

Дома Гуля жаловалась, что на переменах в ушах звенит от шума, что мальчишки то и дело подставляют ножку или дергают за косу и что в этой школе учиться нет никакой возможности.

— Ничего, привыкнешь, — говорили ей дома.

— Никогда в жизни не привыкну! — сердилась Гуля.

Она не прощала новой школе прежде всего то, что школа эта находилась не в Москве, а в Одессе.

Однажды, еле досидев до конца уроков и захлопнув за собой тяжелую школьную дверь, Гуля сказала своим одноклассницам:

— И что это за школа! Пешком бы я отсюда в Москву ушла.

Это услышали мальчики.

— Да кто ж тебя держит? — закричал один. — Москвичка, подумаешь!

— Нам ты очень нужна! — прибавил другой. — Катись куда хочешь. Мы тебе и дорожку покажем, и на дорожку дадим…