Шрифт:
— Ласточкой! — обрадовалась Гуля. — А скоро это будет?
— Что, не терпится? Всему свое время. И птицы тоже не разом научаются летать.
— А мне бы нужно разом, — сказала Гуля.
Но «разом» ничего не делается. Дни проходили один за другим в спортивных упражнениях и в подготовке к экзамену. И все это надо было делать незаметно, между прочим, чтобы никто не догадался о Гулиной тайне.
И вот наконец наступил долгожданный день. Выйдя из дому, Гуля сама почувствовала, что держится теперь как-то по-другому, чем прежде. За последний месяц она выпрямилась и подтянулась.
На углу ее ждала Мирра Гарбель. Мирра была единственным человеком, которого Гуля посвятила в свою тайну.
— Ну почему им меня не принять? — рассуждала Гуля, шагая рядом с Миррой и по-мужски поддерживая ее под руку. — Как ты думаешь, Мирра, ведь примут? Здоровье — слава тебе господи. Мама говорит, что, когда мне исполнился всего один год, я уже получила премию за здоровье.
— А ты же потом болела, — напомнила Мирра.
— Ну когда это было! — сказала Гуля. — Было, да прошло. В санатории меня все-таки славно подлечили, спасибо Ольге Павловне. А выносливость у меня сама знаешь какая. Трусостью тоже как будто не отличаюсь. Да и с учебой теперь стало хорошо, почти отлично.
— Ну конечно, примут, — успокоила ее Мирра, но почему-то вздохнула.
Гуля пристально посмотрела на нее.
— Ты, видно, против?.. Не одобряешь?
— Я не хочу тебе мешать. Раз ты так решила, поступай. Но я бы на твоем месте пошла лучше в театральную школу. У тебя, наверно, талант…
— Вот еще! Какой там талант!
Гуля тряхнула головой и взялась за ручку большой, тяжелой двери. Мирра крикнула ей вдогонку:
— Ни пуха ни пера!
Поджидая Гулю, Мирра долго ходила по тротуару. Был яркий, солнечный день. Началась оттепель, и дворники лопатами сгребали с панелей потемневший, мокрый снег.
Мирре было чуточку грустно.
«Вот так люди на свете и расходятся, — думала она. — Теперь у Гульки начнется совсем другая жизнь. Пожалуй, и видеться не будем, не то что дружить. И почему ее так тянет к самому трудному?»
И Мирре вспомнились строчки из лермонтовского «Паруса»:
А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой…Прошло больше часу. У Мирры озябли ноги. Солнце перешло на другую сторону, и повеяло вечером.
Наконец тяжелая дверь опять открылась. Со ступенек, стуча каблуками и весело переговариваясь, сбежало несколько юношей. Они зашагали по улице, четко отбивая шаг.
«Вот этих, наверно, приняли, — подумала Мирра. — А девочек что-то не видно. Неужели одна Гуля поступает в военную школу?»
И вот наконец дубовая дверь снова скрипнула, и на пороге показалась Гуля.
— Ну что? — спросила Мирра одними губами.
Гуля махнула рукой.
— Нашли в глазах что-то, — сердито буркнула она. — Всю жизнь видела замечательно, даже в театр бинокля не брала, а тут заставили чуть ли не за целую версту какую-то бессмысленную чепуху читать — набор букв: «а»… «щ»… «ы»… Даже «ять» и «фита», кажется… Знала бы, что эти таблицы там вывешены, вызубрила бы их заранее наизусть… И все тут.
— А где бы ты их взяла? — засмеялась Мирра.
— Ну, где-нибудь раздобыла бы. У любого глазника — у Остроухова или у Финкельштейна.
— Да ведь у каждого глазника может быть своя таблица, — сказала Мирра. — Я-то это хорошо знаю.
— А ты, кажется, радуешься, что меня не приняли? Вон, даже повеселела. Хороша подруга!
— Не сердись, Гуля, — сказала Мирра. — Я не то чтобы рада, но, по-моему, совсем не обязательно девочке учиться в военной школе. Ну подумай сама, почему тебе непременно нужна военная карьера?
— Да нет, совсем не в этом дело, — сказала Гуля. — Но ты понимаешь, мне иногда так трудно бывает жить. Я надеялась, что эта школа мне поможет… Приучит меня к настоящей дисциплине.
В это самое время мимо девочек быстро прошел военный в больших роговых очках.
— Видишь, видишь? — сказала Гуля так громко, что прохожий обернулся. — Военный — и в очках. Почему ему можно, а мне нельзя? Я говорила: «Если так, выпишите мне очки и примите в школу». А врач уперся — и ни за что.
Придя домой, Гуля легла в постель. Фрося звала ее обедать, но Гуля сказала только:
— Потом, Фросенька, — и повернулась лицом к стене.
К вечеру она уснула и сквозь сон чувствовала, как мамина рука осторожно щупает ей лоб. Гуле на минутку показалось, что она опять стала совсем маленькой и мама сейчас возьмет ее на руки.
— Ничего не болит, мамочка, — ответила Гуля, не дожидаясь вопроса, — не беспокойся. Полежу — и пройдет.
А что именно «пройдет», она и сама не знала.
«Как мне дальше жить? — думала Гуля, плотнее закрывая глаза и натягивая на плечи старый вязаный платок. — Мне уже пятнадцать лет, а я еще ничего, ничего не сделала хорошего, полезного. Сил хоть отбавляй, а куда их девать? Неужели опять на коньках, как проклятой, гонять все вечера? Уж лучше бы сниматься в кино. Все-таки настоящая работа. И потом, так трудно держать себя в руках, не срываться… Что бы такое придумать?