— Опоздал? Куда? — недоумеваю я и пихаю Клэр локтем, чтобы выяснить это.

— Просто соглашайся, — отвечает Клэр, улыбаясь мне самой ослепительной из своих улыбок.

— Постой-ка, — недоумевает Майк. — Она сказала, что ты хочешь встретиться со мной здесь.

— Она солгала. Она вечно врет.

— Это правда, — признается Клэр, довольно ухмыляясь, и ведет Мэнди к свободному столику. — Я такая.

Майк кивает, видно, что ему неловко.

— Ну, раз уж мы оба здесь, так, может, хотя бы кофе выпьем?

— Я не пью кофе.

— Господи, Дуг, — произносит он, в отчаянии качая головой. — Я готов снова и снова просить у тебя прощения, прежде чем мои слова потеряют всякий смысл.

Я медленно выдыхаю и киваю.

— Я выпью воды.

Майк улыбается — не торжествующе, а просто радостно — и быстро отворачивается, чтобы сгладить неловкость. Меня охватывает нежность к нему.

Женившись на Хейли и переехав в Нью-Рэдфорд, я познакомился с людьми, разительно отличавшимися от моих приятелей с Манхэттена, которые были моложе, больше пили и вели разгульную жизнь. Все мужчины, которых я встречал в кругу Хейли, были женаты и имели детей, одни были в расцвете сил, другие же неспешно причаливали в тихую заводь зрелости. Эти мужчины плыли по течению; чуждый мне пейзаж их жизни складывался из закладных и вторых закладных, браков и вторых браков, детей, алиментов, романов, пособий женам, учителей, платы за обучение и бесконечной череды вечеринок. А на себя им оставалось несколько часов по выходным, когда они не вкалывали, как проклятые, чтобы все это безобразие оплатить. Я всегда полагал, что люди, живущие в красивых особняках за городом, богаче меня, и только попав к ним в компанию, я понял, что все это не более чем сложная и продуманная разновидность банкротства. Огромное количество денег уходит на выплату ипотеки и кредитов на кухню и ванную, два или три раза в месяц нужно платить за дорогущую машину. Сам того не осознавая, ты потратил сотню тысяч (за вычетом налогов) и не успел куска хлеба себе отрезать. Проклятие среднего класса, черт бы его драл. Они так живут, потому что представляют себе жизнь по голливудским рождественским фильмам. Жалкое существование, строящееся на шатком основании из громадных долгов: малейший просчет, скромная премия, неудачное вложение денег или непредвиденные расходы — и вся конструкция рухнет. Со временем я начал понимать, что идиллические улочки Нью-Рэдфорда — в значительной степени иллюзия. Понятно, что даже самые стойкие мужи, обязанные эту иллюзию поддерживать, рано или поздно зашатаются под тяжестью груза. И вот уже они полысели и растолстели, с лица пропал румянец, веки набрякли, юмор прокис. Некоторые из них были жизнелюбивы, остроумны и на удивление приятны в общении, с такими можно было вечерком пропустить стопку-другую и даже слегка перебрать, решая мировые проблемы. Но все-таки они до смерти меня пугали: ведь теперь я теоретически был одним из них, хоть и сбоку припека, казалось, мне ничего не остается, кроме как стать таким, как они. Я не хотел лысеть, толстеть и влезать в долги ради немецких машин и полов из твердых пород дерева с лучистым отоплением. И то, что я не бросил все это и не свалил обратно в город к молодым приятелям, в уютную и безопасную прежнюю жизнь, — лучшее доказательство моей любви к Хейли.

Вместо этого я начал ходить в спортзал и играть в рэкетбол с Майком Сендлменом, которого я повсюду встречал на бар-мицвах [23] . Он был всего на несколько лет меня старше, в хорошей форме и понимал мои шутки. Мы напивались в бесплатном баре и потешались над всеми этими старыми толстяками, которые отплясывали, уперев руки в боки. Майк был адвокатом, однако же ему была свойственна некоторая небрежность, безответственность, благодаря чему мне с ним было легко; он был холост и поэтому мог строить глазки женщинам помоложе, заигрывать с официантками, не выглядя при этом развратником. Тусуясь с ним, я ощущал себя на свой возраст: я раньше и подумать не мог, что это важное условие для дружбы, но так оно и было. Так что я продолжал общаться с мужьями многочисленных подруг Хейли, ухитряясь находить интерес в разговорах о фондовой бирже и отупляющих описаниях лучших в мире сортов скотча, полей для игры в гольф и тропических курортов. Но если речь шла о том, чтобы посмотреть какую-нибудь фантастику или боевик, которые Хейли смотреть не хотела, или напиться и потрепаться о какой-нибудь экзистенциальной лабуде, которая спьяну кажется важной, — тут Майк был незаменим. Когда Хейли умерла, именно Майк приехал, чтобы посидеть со мной и Клэр, помочь договориться с авиакомпанией, организовать похороны; он вместо меня общался со всеми, кто заявился позже. Он оказался хорошим и верным другом, и при обычных обстоятельствах я бы с радостью принял его в семью.

Но обстоятельства изменились, они уже не были обычными. Обстоятельства, по сути, испортились до неузнаваемости. Тут мне пришло на ум, что вернуться к нормальной жизни — это не только наблюдать, как Клэр охотится за случайными одинокими женщинами, с которыми я никогда не стану встречаться; бывают ситуации, когда просто согласиться не значит предать Хейли. Быть может, когда-нибудь мне снова захочется, чтобы у меня был друг, с которым можно пойти в кино, а не переться одному, как сейчас. Конечно, тогда Майк уже будет женат, и Дебби будет его все время пилить и никуда не отпустит. Но теоретически мы могли бы сходить в кино.

Так что мы садимся за столик. Майк пьет кофе — с обезжиренным молоком, без кофеина, как будто от этого что-то изменится, — а я попиваю воду из бутылки за два с половиной доллара. Мужчины почти никогда долго не держат друг на друга зла, потому что нам чертовски трудно помириться. Мы не приносим прочувствованных извинений и не обнимаемся крепко-крепко, как женщины, смеясь и плача, уткнувшись друг в друга, пока злоба и обида не растают без следа. Мы просто сидим, неловко киваем, избегая встречаться друг с другом взглядом, пожимаем плечами и бормочем что-то вроде «забудь», «будем считать, что мы квиты» или еще какие-нибудь бессмысленные клише, спасающие нас от откровенного разговора о задетых чувствах и гневе. В большинстве случаев мы скорее заведем нового друга, чем согласимся долго и неуклюже налаживать отношения со старым. Но тут случай особый: Майк станет членом семьи, и все предстоящие семейные и праздничные обеды просто не оставляют нам выбора. По крайней мере, мы единодушно хотим, чтобы этот разговор кончился, не начавшись; такие разговоры всегда не очень приятны, поэтому они не затягиваются надолго — десять минут спустя, вопреки собственному желанию и здравому смыслу, я уже согласился быть его шафером. Через несколько дней состоится примерка смокингов, а после нее — мальчишник. Его младший брат Макс позвонит мне и подробно все расскажет.

Майку пора возвращаться на работу, поэтому он сердечно пожимает мне руку и довольно бьет меня по плечу. Я иду через все кафе к Клэр, которая забрасывает Мэнди вопросами и что-то записывает на салфетке.

— Сколько детей?

— Двое.

— Сколько она весит?

— Не знаю.

— Ну хотя бы приблизительно.

Мэнди на мгновение закрывает глаза.

— Килограмм шестьдесят восемь-семьдесят.

— Какого она роста?

— Метр пятьдесят семь, метр шестьдесят.

— Кого она обманывает? Ей не по свиданиям надо бегать, а сесть на диету и считать калории. Следующая.

— Ты закончила? — спрашиваю я.

— Нет. Уходи, — она поворачивается к Мэнди. — Расскажите подробнее о танцовщице.

— В смысле об инструкторе по аэробике?

— Да какая разница..

Народу в «Старбакс» набилось битком, и я чувствую, как во мне растет страх, доводящий до бешенства. Мне до сих пор неуютно в толпе: я не выношу знакомых лиц, кивающих и улыбающихся мне, их добрые намерения и сочувствие целят мне в голову, точно стрелы. Мне не нужна их жалость, я не хочу снова и снова выставлять свое горе напоказ. Но мне не хочется, чтобы они думали, будто у меня все отлично, — по-моему, это неуважение к памяти Хейли. Вести себя так значит принижать все, чем она была для меня. Так что у меня вообще нет выбора, как себя вести; я прихожу в ужас и чувствую себя загнанным в угол. Мне хочется бросить бомбочку и исчезнуть, как волшебник, в клубах густого дыма. Интересно, где они берут эти бомбочки: я отмечаю в уме, что неплохо бы поискать в интернете, когда вернусь домой. Наверняка в индустрии скорби существуют заявки.

— Мне нужно идти, — говорю я Клэр.

— Так иди. Я уверена, Мэнди отвезет меня домой.

— Конечно, — подтверждает Мэнди, улыбаясь своей новой лучшей подруге, как степфордская жена [24] . Я спасаюсь из «Старбакса» бегством, точно застигнутый врасплох первыми лучами солнца вампир, который летит сломя голову в надежное укрытие спрятанного в подвале без окон гроба. В моем случае сойдет и местный кинотеатр.