— Нет, я друг семьи. А разве вы не слышали?

— Чего не слышал? Раз вы не Куэйл, — расплылся он в широкой добродушной ухмылке, — тогда все в полном порядке.

— Послушайте, — отозвался я. — Во-первых, я друг этой семьи, во-вторых, добрый знакомый Джинни Куэйл. Она ведь посылала вам телеграмму, в которой просила приехать сюда и сообщала, что «скоро все наши беды окончатся». Так что никакого тут порядка не вижу. Она ведь посылала вам такую телеграмму?

— Да, посылала. А что?

— Вчера ночью был отравлен доктор Твиллс. Кроме того, были попытки отравить судью и его жену.

Наступило молчание. Сигарета Росситера роняла большие хлопья пепла на пол.

— О Боже! — воскликнул он. — Расскажите мне…

Я коротко изложил ему суть. Он слушал меня с непроницаемым лицом. Меж бровей у него пролегла морщинка. Когда я закончил, он наступил на сигарету и сказал:

— Плохо! Очень даже плохо!

— Джинни не получила вашей телеграммы. Твиллс сжег ее в камине. Похоже, она поссорилась с отцом, и Твиллс об этом знал. Он явно хотел ей помочь. Я не говорил об этом никому, даже самой Джинни. Она не знает, что вы решили приехать. Я полагаю, вам неизвестны все обстоятельства…

— Очень мило с вашей стороны… В общем, спасибо вам… Нет, конечно, неизвестны.

Он встал и начал огромными шагами мерить конюшню от стены до стойл. Его улыбка как у Будды и его туманные манеры вдруг уступили место сосредоточенности. Лицо сделалось маленьким, узким, он расхаживал, двигая плечами, как человек, вознамерившийся вышибить дверь.

— Послушайте, старина, — сказал он, — вы не думайте, что я псих. Я действительно работаю в детективном бюро, шеф нью-йоркской полиции и правда взял меня на эту работу. Сам не понимаю почему. Джинни об этом не знает. Я не говорил. Это было бы равносильно признанию в поражении, понимаете? Она вообще вряд ли знает, что я работаю хоть где-то.

Я ничего не понимал, но кивнул, а он продолжал ходить взад-вперед.

— В последнее время она писала довольно истеричные письма. Ну а когда я получил эту телеграмму, то сразу пустился в путь. Теперь надо решить, что делать. Вы не могли бы разыскать ее в доме, чтобы сообщить о моем приезде и попросить выйти? Так, чтобы остальные не заподозрили?

Я кивнул, и его серьезность как ветром сдуло.

Росситер раскинулся во всю свою длину на ступеньках и весело поглядел на потолок, словно вспоминая удачную шутку. Но когда я двинулся к дверям, он вдруг переключился мыслями на что-то другое. Вид у него сделался отсутствующий.

— Все в сознании, — пробормотал он. — А что, снегопад был правда сильный?

Самое во всем этом любопытное, размышлял я, шагая по аллее, что он вовсе не прикидывался безумцем, чтобы скрыть свою проницательность. Его сознание и впрямь блуждало по таким извилистым тропам. Рассеянный и добродушный тип в пыльно-зеленом пиджаке шел куда глаза глядят, спотыкался, падал, ошибался во всем, за что бы ни брался, и если вы задали ему вопрос, он совершенно серьезно сообщал вам, что думает — но совсем по другому поводу. Его интересовали идеи, а не люди и вещи. Какая безумная идея послала его на чердак каретного сарая, я понять не мог, но он серьезно шарил там среди кучи всякого хлама и был счастлив обнаружить какие-то «улики».

Дверь мне открыл Сарджент. Вид у него был удрученный.

— Входите, — сказал он, — и помогите мне разобраться. Я записываю все, что мне говорят, но черт меня побери, если я могу что-то тут понять. Впрочем, У меня есть кое-какие соображения.

— Что же это?

— Я получил заключение дока. Да, это и правда гиоскин. Впрочем, мы и так это знали. Твиллс принял четверть грана, а в бутылке с порошком брома его было с гран. Обнаружены следы яда в стакане, из которого он пил. Ну и сифон прямо начинен ядом. Почти два грана. Не бог весть какие новости, но по крайней мере мы знаем, где стоим. Пойдемте в библиотеку. Мне надо поговорить со служанкой.

— Значит, будет официальное расследование?

— Да, но пару дней погодим. Док надеется, что откроется нечто такое, что позволит спасти честь семьи. Куда вы?

— Погодите, — сказал я. — Мне нужно найти Джинни. Где она?

В глазах Сарджента снова появилось задумчивое недоверчивое выражение.

— Это младшая? — спросил он. — Она ведет себя как-то странно. Заперлась в гостиной — там жуткий холод — и ни с кем не желает разговаривать. Она поцапалась со старшей — Мери, кажется. Та назвала ее бессердечной и добавила, что она вообще не заслужила иметь отца. М-да… А что вы ей хотите сказать?

Я ответил весьма уклончиво, повесил шляпу и пальто на крюк, а потом отправился в гостиную, которая располагалась рядом с библиотекой, на первом этаже. Куэйлы редко ею пользовались и открывали ее, лишь когда собирались гости играть в карты. Я открыл дверь. В гостиной был чудовищный холод. Пахло старыми обоями и давно не проветривающимися гардинами. В комнате царил полумрак, на пьедесталах красного дерева мерцали белые мраморные статуи, белым кафелем выложенный камин не горел. Розовые шторы, громоздкое, неказистого вида фортепьяно. У большого окна сидела, свернувшись клубочком в кресле, Джинни и смотрела на горы. Мне захотелось написать картину. Мрачная комната, высокое окно, тонкая паутина веток дерева, как на японском эстампе, голубая, словно Везувий, гора и снег.