Слащавая музыка, лившаяся из громкоговорителей, должно быть, подействовала и на Мануфактурщика.

«Эх, какие бы дела сегодня можно было провернуть! — думал он, — а я чем занимаюсь? Будто кобель, таскаюсь за этой пустующей сукой. На Урфарской ярмарке мне могло бы кое-что получше перепасть».

— несся квакающий звук из динамика, подвешенного у вывески тира.

— А мне — красную, — ластилась Катарина. И тут же получила ее.

— И желтую в придачу, — добавил Лукингер, напуская на себя суровость, — сама знаешь почему: совсем ведь ты не моя, сколько б там ни болтала.

— Чего это ты! — притворилась Кати, чтобы не выдать, как ей приятно это слышать. — Уж не приревновал ли?

Они подошли к другой винной палатке, и Катарина, уже немного опьянев, доверительно прижалась к своему кавалеру. Она выпила еще рюмку яичного ликера, а он заказал себе «клопиного», как он называл коньяк. И снова девушки за прилавком съязвили, когда парочка удалилась.

— Где это он такую дуру подобрал, этот Лукингер? Видала, как она ликер сперва языком попробовала? Есть его с чем поздравить.

В палатке предсказательницы было сумеречно и таинственно. Да и сама гадалка долго шептала что-то невразумительное, прежде чем сказать:

— Что-то все король да король, а ведь это к деньгам. Ну и везет же барышне, — бормотала она, поглядывая на карты через пенсне, будто заклиная их. — Червонный валет не отстает от короля, а эти вместе редко выпадают, значит, и к деньгам и к любви. Клянусь, эти двое не любят ложиться рядышком.

— А я вот не верю, — отмахивалась от нее Катарина,

— Карта — она никогда не обманет, — шептал ей Лукингер, и девушка мечтательно склонила голову к нему на плечо.

В «Комнате страхов» Кати завизжала и вцепилась в своего спутника, когда они в тележке проносились под ногами повешенных. Он нашел губами ее губы, а она, не противясь, неловко отвечала на его ласки.

«Вот уж деревенщина! — весело подумал Лукингер. — И чему ее этот парень учит, хотел бы я знать».

В небольшой палатке, где подавали пиво в розлив, царило безудержное веселье. Один из музыкантов хлопал своего коллегу оркестранта картонной тарелкой по голове, и при этом из динамика раздавался громоподобный грохот. Лукингер, пошептавшись с подавальщицей, кивнул в сторону оркестра. Вскоре к рампе подошел капельмейстер и поднял кверху две кружки, наполненные пенящимся пивом. Грянул туш.

— Мы приветствуем господина директора Лукингера и поздравляем его и его спутницу с нынешним прекрасным днем! Уррра!

Вся палатка загудела от криков.

Капельмейстер поздравил их обоих, и его и ее вместе!.. Кати закрыла глаза. Перед ее взором поплыли звезды, да и она сама как бы плыла на волнах этих криков: «Ура! Ура! Ура!»

Как хорошо было бы никогда не возвращаться к грязной посуде! От нее трескается кожа на руках и пальцы делаются похожими на переваренные сосиски. Как хорошо было бы, если б всегда играла музыка, всегда вертелись карусели! Как хорошо было бы, если б Урфарская ярмарка никогда не кончалась! Кати хочет забыть трактир, эту тюрьму, и противный запах кислятины, денно и нощно поднимающийся к ее мансардной каморке.

«Ура, ура! — все еще звучало у нее в ушах. — Лукингеру и его крале — ура!»

А в это время Фердинанд Лойбенедер довольно давно уже сидел и ждал в большой пивной палатке. После смены он зашел к себе в ночлежку, умылся во дворе — на террасе, как всегда, не нашлось места. Набежало много народу, и, конечно же, все торопились. Была суббота, и предстояло основательно заложить за воротник.

— Поторопился ты себе руки связать! — подзуживали товарищи Фердинанда. — Погулял бы с нами. Небось и не догадываешься, сколько сегодня за один гульден можно пережить.

Но Фердинанд с усмешкой отвечал им:

— Давайте уговор — в понедельник не приходить ко мне и не клянчить: «Ферди, дай двадцатку! Совсем они нас выпотрошили».

Позднее, проходя мимо прилавков, где были разложены всевозможные новинки: пластырь против мозолей, пятновыводители, клей, который все клеил, и много другой всякой всячины, Фердинанд, наделенный незаурядной практической сметкой, никак не мог взять в толк, почему здесь собралось так много народу. Какой-то крикун восхвалял будто бы им самим изобретенный способ запайки кастрюль и демонстрировал его на примере старого заржавевшего кофейника. Фердинанд подумал: «Такой старый кофейник никто бы и паять не стал. Выбросил бы, и все». Однако, как ни противился Фердинанд, а зазывалы расшевелили и его любопытство. Больше всего его привлекали те палатки, где продавцы говорили очень тихо. Чтобы их понять, надо было подойти совсем близко и растолкать зевак. В другом месте, около балагана птицелова, имитировавшего голоса птиц, сгрудилась целая стайка ребятишек. Фердинанд, ощутив что-то теплое и родное, стал уже подумывать о том, не купить ли ему для Кати такую маленькую свистульку, попискивавшую, что твой маленький клёст. Но тут же решил: Кати все равно сразу заведет речь о нерлоновых чулках — и расстался с мыслью о свистульке. Толпа посетителей ярмарки увлекала его дальше мимо лотков с пряниками, конфетами, мимо балаганчиков, где стреляли по мишеням.