Шрифт:
— Надо было привлечь его к уголовной ответственности за какое-либо из совершенных преступлений…
— Он бы все отрицал, а доказательств у нас не было…
— Вот видите: доказательств не было!
— По вашему, значит: не пойман — не вор. Поймать на месте нельзя: надо предупредить преступление! На следующий раз — «не пойман не вор»! Что бы сказали мне люди, если я рассказал бы на какой-нибудь фабрике о нашем с вами разговоре!
— Это обывательские разговоры. А мы юристы, не обыватели: нам нужны полноценные доказательства…
— Теперь они есть у вас…
— Эти доказательства не против Варнавина, — сказал Скуряков, кивком испросив у Розянчикова разрешения вмешаться в разговор и пересаживаясь поближе к Ратанову, — а протии вас и ваших работников. Вы знаете, что Варнавина, видимо, придется освобождать из тюрьмы?
— Но ведь кражу он все-таки пытался совершить?
— Мы считаем, что есть люди, которые виновны в этом больше, чем Варнавин, которые пошли на поводу у другого преступника, совершившего уже не одно тяжкое преступление…
— Кто же эти люди, виновные больше Варнавина?
— Скоро узнаете. Что вам известно о взаимоотношениях Джалилова и Баркова? — Скуряков впился взглядом в лицо Ратанова. — Вы знаете, что они вместе пьянствовали? Вам лично много раз приходилось выпивать с Барковым или Егоровым?
— Я на такие вопросы отвечать не буду. — Ратанов подчеркнул голосом слово «такие».
— Нет, будете, — уже со злостью сказал Скуряков.
— Вы должны были им во что бы то ни стало помешать идти на кражу. — Розянчикову был неприятен обвинительный азарт Скурякова.
— Давайте просто рассуждать, — почувствовав это, сказал вдруг Скуряков спокойно и рассудительно. — Почему это Джалилов, если он стал таким честным, сам не задержал Варнавина? Вот и был бы у вас прекрасный свидетель! И не было бы сейчас этого разговора. Было бы это открыто, честно… По-нашему!
«Ханжа, — думал Ратанов, глядя на его самодовольное лицо, — как ты только попал сюда? Все-то ты понимаешь, только прикидываешься…»
За дверью по-прежнему стучали пишущие машинки, там шло настоящее сражение: треск частых коротких залпов покрывали уверенные, неторопливые автоматные очереди.
— Смотрите, Игорь Владимирович, — тянул Розянчиков, которому от роду не было еще и тридцати лет и который сам никогда не сталкивался с тем, от чего он предупреждал Ратанова, — вас ждут большие неприятности…
— Дайте оценку, — стрелял Скуряков, — дайте правильную принципиальную оценку случившемуся… Что для нас всех может быть дороже прав гражданина? Иванова, Петрова, Варнавина?
Лицемеры и догматики никогда не приносили ничего, кроме вреда, тому делу, за которое больше всего ратовали на словах и к которому в глубине души всегда оставались равнодушными. Догматик напоминал Ратанову орудие, не менявшее прицел после начала атаки: сначала оно стреляло по врагу, а когда тот отступал, било в спину своим, ворвавшимся в чужие окопы…
— Мы говорим на разных языках, — сказал Ратанов, — и не можем понять друг друга: я знаю, чьи интересы защищаю, а вот чьи вы защищаете, намереваясь освободить Волчару, мне непонятно.
— Ну, это уж слишком! — Скуряков встал, укоризненно глядя на Ратанова.
Розянчиков пожал плечами:
— Что ж. Постановление готово?
Скуряков подал отпечатанный на машинке лист бумаги. Это было заранее подготовленное постановление о предъявлении Ратанову обвинения.
Ратанов читал постановление как чудовищную, несправедливую характеристику его работы, его надежд, его стремлений на порученном ему, пусть маленьком, участке сделать все, чтобы заслужить благодарность людей, чей труд и покой был ему доверен.
Потом от него взяли подписку о том, что он, Ратанов Игорь Владимирович, уроженец гор. Москвы, русский, член КПСС, образование высшее юридическое, начальник отделения уголовного розыска, никуда не скроется от следствия и суда с постоянного места жительства — ул. Дзержинского, дом 19/24, кв. 43 — без разрешения следователя.
…Кабинет, в котором его допрашивали, находился на втором этаже, позади стола была большая стеклянная дверь на балкон и большое, полное солнечного света окно. За окном стонали и дрались между собой дикие голуби. Вся их жизнь проходила здесь, около кормушки, под высокой железной крышей балкона с ложными колоннами.
2
Приказав никому не отлучаться, Егоров сидел в кабинете Ратанова и писал. Розянчиков вызывал его на шестнадцать, а Баркова на следующее утро. Из научно-технического отделения принесли еще сто пятьдесят фоторепродукций робота. Теперь все знали, кого искать. Егоров нервничал и время от времени поглядывал в окно, хотя Ратанов никак не мог появиться из внутреннего дворика. В час дня ребята пошли обедать. Егоров остался один и сидел, задумчиво глядя поверх вороха лежавших перед ним фоторепродукций куда-то в пространство.