Вошли в сельсовет: Обертышев Петр Петрович, довольный исходом перевыборов, Анныч, озабоченный новым составом сельсовета. Ребятишки притихли в углу. Дурачок Степынька поднялся с хомута и подошел к Обертышеву.

— Дяденька! Подай копееску!

Антошка схватил его за руку и вывел на крыльцо.

— Я тебе дам копееску, сукин кот. У кого просишь — не видишь. Это начальник из волости.

Обертышев сказал Аннычу:

— И в сельсовете теперь у нас идеальный человек, авторитетный. Член мукомольного товарищества. Совет стал полубедняцкий. Полная смычка бедняков и середняков, за что и боролись. Ты видел, какое единодушие было при голосовании за Карпа Лобанова? Значит, мы правильно нащупали дух трудящихся. Не потеряли классовое чутье. Теперь советское влияние на селе обеспечено. Половина в органах артельщиков. Слиться бы вам надо о одну, зачем две артели на селе.

— Не верю я все-таки во всамделишность этой канашевской артели. И сливаться не буду.

— Раскольник.

— Нет, из принципа. Я людей знаю, по людям много рассудишь. Люди — та же книга, ежели кто умеет читать ее. Вот ты плохо знаешь Егора. Впрочем, ты как будто с ним знаком?

— Широкобородый такой? Как будто где-то встречались.

— Он бакалеей торговал, а потом ушел на отшиб, умудрился. Теперь вот гляди — он член артели и даже не лишишь его голоса.

Петр Петрович погрозил ему:

— Троцкизм это, браток. Ты всегда переоценивал кулака, Анныч, создавал страх. Плодил панику. Недооценивал крестьянства. Неверие в партийные ряды, браток.

— А ты познакомься с ним поближе... Ты поближе сойдись, вникни. Ты работник волостного масштаба.

— Видел, видел, многих видел. И с вашим зубром встречался разок. Широкобородый такой, рожа мясистая и обличья кулацкого. Но на поверку вышло — трудовик.

Обертышев жал Аннычеву руку крепко, дружественно говоря:

— Ой, ой, строг ты к людям. Ну, покуда.

Он вышел за прясло и спустился к реке.

Анныч постоял у своего плетня, потом взобрался на пень и, приладив ладонь к глазам, стал пристально глядеть вдоль дороги. Тут он увидал, как, не дойдя до ельника, фигура Петра Петровича уплыла влево по тропе, ведущей к мельнице. Анныч еще постоял, выждал — не ошибочно ли это, не обманул ли его глаз. Нет, не обманул: фигура на дороге, ведущей к волости, не показывалась.

— «Как будто где-то встречался», — повторил он его фразу.

Анныч слез с пня, рукавом отер лицо и пошагал очень прытко в другой конец села.

Он направился на этот раз к Карпу. Подошел к лобановской избе в то время, когда Карп выслушивал у завалинки жену, только что прибывшую со станции, — она возила в город сбывать яйца. Собралась толпа любопытствующих, всем была охота узнать, что делается в городе на ярмарке.

— Хотела купить сарпинки [174] — нет, шевиоту [175] — опять нет, английской бумазеи — тоже. Плюнула да пошла из магазина-то.

— Было время, всем хватало. Вот они, артели всякие до чего довели, — промолвил Карп.

Анныч приблизился к толпе.

— Здравствуй, новоизбранный председатель, общественный деятель и артельщик. Как же не согласен ты был с братом, а по следам его попер, сам член артели мукомольщиков стал. Скоро ли в партию вступишь?

— Ничего не попишешь, и вступишь. Жисть того требует, чтобы заодно с Советом к укреплению свободы и равенства идти, — ответил Карп. — А насчет партии Петр Петрович нам давно намекал.

Анныч приблизился к Карпу, сел на завалинку и сказал, точно нехотя:

— Совет дает хороший вам Петр Петрович, мужик он с головой, притом же прочно он вашу артель знает, поди?

Анныч взглянул на Карпа и успокоенно опустил глаза в землю.

— Неплохо. Петр Петрович нередкий гость у нас. С ним ладить можно, он настоящий коммунист, не рыпается, не берет за грудки, не давит налогами, в нужду вникает.

— Петр Петрович, он вникает в дело, это верно... Он вот все уговаривает нас объединиться с вами, — сказал Анныч, — слушает ли только его Егор? Егор с нами мириться едва ли намерен.

— К Егору он часто с этими речами подступает. «Что это, — говорит, — у вас раздоры все меж собою? Собрались бы да вместе кадило бы и раздували. Лодырей вы, — говорит, — выбросили бы вон...» А как лодыря, Анныч, выбросишь? У вас их много засело, ты привык их пестовать. Лодыри, как плесень, они родятся по темным да сырым местам, одного скачаешь с шеи, другой объявится... Грехи только с ними. Вот поэтому Егору эти речи невдомек. А Петр Петрович, он по-доброму, настоящий коммунист — не в пример нашим. И тебе, Анныч, поучиться у Петра Петровича надобно, как с людьми обходиться и людей понимать.