Шрифт:
Марья ушла от Паруньки поздно.
Подходя к своему дому, думала: «И подружка измучилась, как я, а веселее девки не было на селе. С мужем — беда и без мужа беда. Куда податься бабе?»
В окнах еще маячил свет, через полотняные занавески продирающийся наружу.
Она вошла во двор. За клетью находилась ее летняя постель. По лестнице сверху кто-то сползал, изредка ударяясь о дощатые стенки сеней. Сердитое ворчание раздалось в темноте. Должно быть, упал. Марья спряталась за угол клети. Ждала, притаясь, не дыша.
Вышел свекор; двор осветился неровно мигающим пламенем лампы. Посередь двора лежал Яшка, охая и ругаясь.
Свекор поднял его и начал уговаривать. Потом вышла свекровь, посовещалась с мужем и отчетливо произнесла под конец:
— Ивану придется проводить. Не дойдет сам-то. Налил зенки, щенок.
Вышел Ванька. Поднял Яшку и вывел его через задние ворота.
Марья чуяла недоброе, колотилось в груди сердце, как никогда. Тихонько открыла она задние ворота и пошла по тропе, ведущей через сад. Прячась за яблони и кусты вишен, видела — две фигуры, облитые лунным светом, метались по гумну [69] , потом заворотили к концу села.
69
Гумно — отгороженное место, где в особых постройках складывают сжатый хлеб.
— «Яшку спаивают — на что бы это?» — подумала она. Тревога заливала сердце. Марья вернулась. Легла на сено в телеге. Долго лежала с открытыми глазами, стараясь не заснуть.
Муж пришел на заре, грязный, холодный, сердитый, пахнущий самогоном. Марья в тревоге поднялась и, притворясь равнодушной, спросила:
— Всю ночь тебя не было. Задрогла я одна-то. Али по делу куда тятенька посылал?
— Тебе-то что? — прошипел он. — Спи! — завозился под одеялом, отвернувшись от нее.
Корова дышала в хлеву. Сквозь щели в крыше брезжило предрассветное небо.
— Лошадей я в ночное гонял, — сказал вдруг муж и повернулся к Марье.
— Не принуждай, — взмолилась она. — Погоди денька два. Разболелась я, точно нутро кто рвет на части.
— У тебя все, не как у людей, — сказал муж сердито и грубо толкнул ее, отодвинул к краю телеги, сам раскинулся вольготно. Через минуту он захрапел... Марья не спала, вся дрожала, слушая, как муж бормотал во сне:
— Осиновый кол тебе в могилу.
Душа Марьи истекала страхом и болью.
Глава седьмая
Эти дни свекровь была чересчур разговорчива с Марьей, — все рассказывала о несчастных случаях из жизни людей, в пример привела несколько святых, наказанных богом лишь ради испытания крепости их, — как-то сладко, пересиливая себя, улыбалась. А свекор двигался мрачнее тучи и перешептывался с сыном в сенях и в лавке.
Марья ходила, как в тумане, ничего не понимая, но догадывалась, что происходит в доме. Об этом поведала она матери, мать передала отцу. Отец, шаря глазами поверх дочерней головы, пробормотал сердито:
— Показалось тебе... Эту блажь ты из головы выкинь... Слышишь?
Марье казалось, что отец что-то знает. Она стала ложиться позднее и вставать, раньше, чтобы случайно подслушать разговоры домашних.
«Ужли учуяли, что Федя с документами в волость ушел? Так давно бы суматоху подняли. Хоть бы выгнали меня поскорее», — размышляла она.
Она отправилась к матери выполоть просо, твердо решив вернуться как можно позднее, на заре: не удастся ли этой ранью подслушать на дворе или в лавке разговора какого.
Темь только еще сползла с полей и огородов, когда Марья поравнялась со своим сараем. По тропе из сада вынырнули две тени, поплыли к ней. Она прислонилась к омету прошлогодней соломы и ждала с испугом. Мимо прошли по застланному гнилой соломой гумну свекор и Яшка. Осторожно отворил свекор сарайную дверь.
Марья подоткнула сарафан и прилипла боком к дощатым стенкам сарая.
Глухо и долго булькал голос свекра. Ничего нельзя было разобрать — только иногда нетерпеливо вплетался в его голос выкрик работника.
— Ну, вот... Кабы я не понимал!.. Еще бы... Эх, хозяин.
Наконец вновь тихо начала растворяться дверь. Видно, уже на пороге свекор напоследок бросил:
— Яков, держи язык за зубами! За эти дела... Упаси господи, коли что.
Марья отбежала за соседние сараи.
Яшка вышел со двора и двинулся по полевой дороге, неся на плече тяжелый узел.
Марья стояла, прижав к груди руки, и только тут поняла, что трясет ее мелкая дрожь. Лихорадочно соображала: «Что делать? Куда идти?»