Микешин совсем растерялся. Он уже не мог сказать точно, где находится «Кола»: правее или левее курса.

«Если у вас будет хоть малейшее сомнение, немедленно зовите меня…» — вспомнил Игорь слова бывшего капитана «Колы». Но тут же откинул эту мысль.

Нет, Дробыша он не позовет. Опять будут насмешки. «Но что же делать? Что? Так оконфузиться! Это называется — штурман», — думал Микешин, в двадцатый раз прокладывая единственный надежный пеленг «Сыглывортокоса».

И тут Игорь вспомнил: «Карташев! Он поможет!» Вытащил из кармана свисток, и резкий переливающийся звук нарушил тишину. Только бы не пришел капитан! Из темноты на мостик взбежал вахтенный:

— Я вас слушаю, Игорь Петрович.

— Позовите Ивана Александровича на мостик. Скажите, что я прошу, — сказал Микешин как можно спокойнее и безразличнее. Никто не должен знать, что он запутался. Через несколько минут Игорь услышал быстрые шаги старпома и в темноте различил белое пятно рубашки Карташева, поднимавшегося на мостик.

— Ну, что у вас случилось? — строго и недовольно спросил он.

Микешин отвел старпома в крыло.

— Запутался, Иван Александрович. Никак не могу найти «Ешилькей». Столько огней на берегу. Брал какие-то — не получается, — виновато сказал Игорь.

— Ах, вот в чем дело. Ну, ничего. Сейчас разберемся, — уже без тени недовольства проговорил Карташев и вошел в рубку. Он наклонился над картой, прикинул расстояние циркулем, посмотрел на веер пеленгов Микешина и снова вышел на мостик.

— Дайте-ка бинокль, Игорь Петрович, — попросил он.

Обстановка была знакомой: Карташев проходил это место десятки раз. Его глаза быстро нашли нужные маяки. Он взял Игоря за плечи и повернул его по направлению к городу:

— Вот смотрите. Видите белый яркий постоянный огонь? Немного левее него слабая вспышка через пять секунд. Это «Фенербахче». Видите?

— Вижу… — неуверенно сказал Микешин, стараясь найти то, о чем говорил старпом. — Вижу, вижу! — закричал он, наконец поймав вспышку маяка.

— Ну, вот, — продолжал Карташев, — теперь смотрите прямо по носу. Там «Ешилькей». Его трудно заметить из-за проходящих автомашин. Временами они закрывают его своими огнями. Видите?

Теперь Микешин увидел и «Ешилькей». А он-то пеленговал свет от автомашин. Шляпа!

Игорь взбежал на главный мостик и взял пеленги. На карте появился крошечный треугольник, образованный тремя пересекающимися пеленгами. Он лежал точно на курсе в полумиле от «стрелки капитана».

— Еще раз проверю! — радостно шепнул Микешин старпому и уже спокойнее поднялся к компасу. Пеленги легли так же.

— Все в порядке? Я могу идти, а вы зовите Георгия Георгиевича наверх, — довольно усмехнулся Карташев и ушел.

— Спасибо, Иван Александрович, — вдогонку поблагодарил его Микешин и подошел к переговорной трубке, соединяющей мостик с капитанской каютой.

«Кола» пришла в Одессу ранним утром. У причалов стояли суда под разными флагами. Город закрывала туманная дымка. Шли последние минуты ночной смены. Медленно поворачивались стрелы кранов. Всегда задорные крановщицы высовывались из окон кабины и кричали вниз:

— Хлопцы! Давайте скорее! Засыпаем. Много у вас там еще?

— Хватит, и на завтра останется, — отвечали усталые грузчики, цепляя тяжелые подъемы с грузом.

Это было невыразимо приятно: после блужданий по чужим морям увидеть этих девчат, родной берег. Тем более приятно, что впереди — отпуск. Так было каждый раз…

На втором причале, куда швартовалась «Кола», стояла хорошо одетая женщина с перекинутым на руку светлым пальто.

Дробыш заметил ее первым, засуетился, схватил мегафон и, перегибаясь через планширь, закричал:

— Еще две минуты! Сейчас ошвартуемся!.. Жена встречает, — повернулся капитан к стоявшему рядом лоцману.

Когда наконец подали трап, Дробыш сбежал на берег и поцеловал жену. Она отстранилась и недовольно проговорила:

— С часу ночи здесь торчу. Ты давал радио, что придешь в полночь, а пришел когда? Смотри на часы: семь часов утра.

— Туманчик задержал неожиданно, под самой Одессой, дорогая, — виновато пробормотал Дробыш, беря чемоданы.

— Всегда у тебя так: туманчик, ветерок… Ну, веди в каюту. Я безумно устала.

Георгий Георгиевич, всегда такой надменный, после встречи с женой сразу как-то потускнел и съежился. Эта полная, с двойным подбородком женщина подавляла его. Звали ее Зинаида Викторовна, но Дробыш нежно обращался к жене — Зизи.

Она часто приезжала к мужу, считая, что на стоянках капитан должен находиться под ее неусыпным наблюдением.

«Знаю я вас, моряков!» — многозначительно говорила она, и Георгий Георгиевич скромно опускал глаза…

Зизи была в курсе всех судовых дел, знала каждого члена экипажа и, как выражалась, «чем кто дышит». С величайшей бестактностью она вмешивалась во все судовые дела. В кают-компании говорила только она одна: