— Как ты думаешь, Вова, — спрашиваю я Кокина, когда мы идем уже по улице, — чем лучше командовать — паровым или парусным судном?

— Я думаю — подводной лодкой. Вот такой, как «Наутилус». Я обязательно буду подводной лодкой командовать.

— Как? Ведь ты, кажется, не хочешь быть моряком? — говорю я несколько обиженно. Мне самому хочется командовать «Наутилусом»!

— Ну, это еще неизвестно. Может быть, и я стану.

— Я, пожалуй, тоже буду командовать подводной лодкой, — небрежно бросаю я.

— Ну нет! Это уж не дело. Ты ведь все время говорил, что мечтаешь командовать «Ретвизаном». А теперь вдруг подводной лодкой! Не можем же мы оба командовать «Наутилусом»!

Некоторое время я молчу, обескураженный доводами Кокин а.

— Нет, можем. У нас будет много подводных лодок. Это у Жюля Верна была одна. Ты будешь на «Наутилусе», а я на «Морской пантере».

Выход найден. Опасный разговор, который мог бы, как это часто бывает, привести к ссоре, потек по мирному руслу:

— А здорово, Гошка! Ты со своей «Морской пантерой» где-нибудь потерпел крушение или враги тебя подбили. Тебе пришлось опуститься на дно, а подняться не можешь. Подаешь сигналы, известные только мне. Я немедленно иду на помощь. Под водой беру тебя на буксир и увожу в тайное место для ремонта. А враги думают, что ты на дне лежишь, и стерегут тебя. А потом ты отремонтировался, и мы вместе всплываем. Такого жару даем! Вот здорово! Правда?

— Здорово! — соглашаюсь я, восхищенный этой картиной. Я даже не замечаю, что подбита моя «Морская пантера», а не его «Наутилус». Обычно никто из нас не хочет быть подбитым.

— А я что-то знаю!.. — неожиданно поет Кокин.

— Что? Ничего ты не знаешь. — Я твердо уверен, что Вовка ничего не знает, но любопытство мое задето.

— Эдьке Родзевичу отец подарил «бегаши».

— Не может быть! На валенки или с сапогами?

«Бегаши» для нас — недосягаемое счастье. Мы с Кокиным катаемся на старых, заржавленных «снегурках».

— На валенки. Он мне обещал дать покататься, когда сам накатается.

— А как ты думаешь, даст он мне разок съездить на них в Юсупов сад?

— Не знаю, может и даст. После меня.

— Ну ты скажи ему, Кокушка. Ты ведь с ним дружишь. Тебе он не откажет, — прошу я.

— Ладно, скажу, — важно кивает головой Кокин.

— Вовка! У тебя сколько денег есть?

— У меня? Две копейки.

— И у меня три. Давай купим по маковке? Обратно тоже пойдем пешком. Ладно?

— Давай.

Мы подходим к торговке. На груди у нее лоток с липкими, грязноватыми маковками. Покупаем две штуки — «пять пара». Засовываем маковки в рот и довольные шлепаем дальше по весенним лужам Вознесенского проспекта.

— Хорошо бы такую машину изобрести, — мечтательно говорит Кокин, — которая бы человека по воздуху носила. Вышел из дому, надел на себя приборчик с пропеллером и поднялся в воздух. Раз — и у музея. Все бы тогда летали. Трамваев не надо. Как ты думаешь, изобретут?

— Изобретут. Ой, что будет! Представляешь? В школу бы все ребята прилетали. Да не скоро, наверное, изобретут.

А фантазия несет нас дальше. Мы уже изобрели подводную лодку; лучи, которые на большом расстоянии уничтожают врагов; аппарат, которым можно видеть через стены…

Подходим к Адмиралтейству. Толкаем тяжелую дубовую дверь с надписью: «Военно-морской музей».

— А, молодцы, здорово! — приветствует нас сидящий у печки старик. Он в подшитых валенках, в стареньком полушубке и шапке-ушанке. В музее холодно. Сидит старик у печки больше по привычке. Она не топится. Это — Федотыч. Сторож. Наш знакомый. Когда мы с Кокиным первый раз пришли в музей, Федотыч подозрительно оглядел нас и строго сказал:

— Вы, пацаны, этого… того… руками ничего не трогать, уши оборву.

— Да мы, дедушка, не будем. Мы только посмотреть.

— То-то, посмотреть. Много вас тут «смотрителей» таких. Вон у каравеллы Колумба «смотрители» рею оторвали. Идите, что ли.

Пока мы ходили по залам, острая бородка Федотыча показывалась то из-за угла, то из-за стеклянных ящиков с моделями, то торчала у знамен адмирала Ушакова.

— Следит. Все время следит, старый! Не доверяет, — шептал мне Вовка.

Внимательно осмотрев все, мы спустились вниз. Сторож сидел на своем месте у печки.