– Понял. А противоестественный разврат – это гомосексуализм?

– Не только. Это и самоудовлетворение – рукоблудие, и гомосексуализм – мужеложество и лесбиянство, это и скотоложество, и прочие неестественные способы удовлетворения блудной страсти. А также к блудным грехам относятся: смотрение порнофильмов, чтение и рассматривание развратных журналов, газет и прочей растлевающей душу литературы, смотрение с вожделением на лиц другого пола, мысленный блуд, то есть блудные мечты и фантазии и даже нескромные разговоры и анекдоты на темы блуда.

– Понял. Господи, помилуй! Вот уж в чём перемазан так перемазан! Господи, прости, каюсь: с детства эта блудная страсть во мне нашла гнездо, стыдно вспомнить, чем мы занимались в старших классах в пионерлагере, сколько ребят и девчонок потеряли там целомудрие, и это казалось нам – быть взрослыми! И я – в первых рядах! А в институтские годы это в нашей компании было как спорт – кто с большим количеством „тёлок“ переспит, представляешь – „тёлок“, вроде как и за людей-то мы этих подруг не считали, так, станок для удовлетворения похоти. Разговоры так называемые „мужские“ – все о блуде, анекдоты похабные, шутки с блудным подтекстом, девушек и женщин как товар на витрине разглядывали, обсуждали „достоинства“. Походы „на природу“ с бутылочкой у костра и парочками по палаткам… А „видаки“ когда появились, так мы целыми ночами, бывало, порнуху западную смотрели, книжки типа „Камасутры“ до дыр зачитывали, „Playboy“ как святыню берегли, из рук в руки передавали. Каждый старался „крутым мужиком“ выглядеть, секс-гигантом. И я, дурак, в числе первых… Скотство какое-то, сейчас это понимаю, а тогда думал, что так и надо, девиз был: „Со всеми женщинами переспать невозможно, но стремиться к этому необходимо!“ Так и после института продолжал… Ирине уже через год после свадьбы в первый раз изменил, с лаборанткой из соседнего отдела… И хоть совесть и кололась иногда, давил её – все так живут! В отпусках на юге что вытворял! Как кобель, с цепи сорвавшийся, ни одного дня без блуда не пропускал – тьфу, как мерзко это всё вспоминать, стыдно, гадко, тошнотворно! Как же я раньше этого не ощущал, неужели настолько мозги помрачённые были?

– И мозги, Лёша, и сердце, и душа. Блудная страсть из человека быстро животное делает, неспособное видеть себя со стороны, оценивать и искать исправления.

– Да и после развода с Ириной блудил, с одной замужней почти полгода „встречался“, муж у неё из командировок не вылезал, семью старался обеспечить. Это и есть прелюбодеяние, да?

– Да, Алексей, это – прелюбодеяние.

– Услугами „профессионалок“ несколько раз пользовался, вызывал по телефону из газетных объявлений, чудом, видно, никакую заразу не подхватил… Вот такая я скотина похотливая, батюшка, есть ли мне прощение?

– Бог простит тебя, Алексей, не греши этим больше, не оскорбляй скверной блуда живущий в тебе образ Божий. Сказано в Евангелии апостолом Павлом: „Не знаете ли, что тела ваши есть храм живущего в вас Свята-го Духа?“ А в другом месте Писания сказано: „Если кто растлит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм – вы“. Следующее мытарство – неверия и ересей.

– Неверием грешен, конечно, а что такое ереси?

– Ереси, Алексей, это искажённые учения о Боге, о Христе, о учении Церкви, хула на святое…

– Понял. Знаешь, отец Флавиан, кроме как похабные анекдоты про попов, вроде больше ничего и не вспомню… Господи, прости меня!

– Бог простит, Алексей. Последнее мытарство – бессердечия и жестокости. В чём можешь покаяться?

– Не знаю… Вроде я не жестокий и не бессердечный, кажется…

– Ты думаешь, так? А вспомни, вчера у храма на улице мы про Ирину говорили, и ты сказал, что денег дал ей на операцию, а больше ничего не должен. Это были слова от доброго сердца?

– Нет, не от доброго. Даже, наверное, от злого… Прости меня, Господи! Слушай, батюшка, а ведь я и вправду с Иркой поступал жестоко, и много раз; её личные проблемы, болезни, заботы для меня как бы и не существовали. Я от них отгораживался, чтобы, мой комфорт не нарушали, раздражался, когда она обращалась ко мне с какими-нибудь бытовыми просьбами, особенно если я в тот момент лежал перед телевизором; делал ей резкие замечания о её внешности, дразнил, когда она от волнения начинала слегка заикаться… Собственно, как сволочь стервозная я вёл себя с Ирой, плакала она от меня не раз… Господи, прости мне злобность мою! Да! Вот с Витькой ещё злорадствовал, когда он по работе „прокололся“ и его с треском выгоняли; мог походатайствовать тогда, ко мне бы прислушались, а я, как злая баба: сам „залетел“, сам и расхлёбывай! Может, когда и ещё что было – не вспомню сейчас… Господи, прости меня! Отец Флавиан, и ты прости меня, сколько я на тебя гадости сейчас вылил, противно, небось, и смотреть на меня!

– Я радуюсь, Лёша! Радуюсь, что смог ты себя побороть и всю эту гадость сейчас из себя вывалить. Радуюсь, потому что вижу, что каешься ты искренне, с болью, от души. Радуюсь, потому что верю – принял Господь твоё покаяние, очистит тебя и даст тебе силы для новой жизни, с Богом, с Церковью. А за меня не беспокойся, после первых же двух-трёх лет духовнической практики священника смутить какой-либо исповедью крайне сложно – столько всего выслушать приходится. Да как и осуждать-то кого, если, слушая чужие грехи, их как в зеркале в своей душе обнаруживаешь, только и остаётся что прошептать: и меня за это прости, Господи!

Флавиан глубоко вздохнул, тяжело поднялся со стула, опираясь на аналой, и, переступив с одной затекшей ноги на другую, накрыл мою голову епитрахилью.

– „Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти, чадо Алексий, вся согрешения твоя от юности твоея, и аз, недостойный иеромонах, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих от юности твоея, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь!“