— Получай, — говорю, — подлец!

Тот упал и лежит. Глазки в поднебесье закатил и рот распахнул. Мои ребята обмерли. Стоят, с места не сдвинутся. Хестанов полежал, полежал, поднимается. Очухался, значит. За голову взялся и ушел.

— Ну, говорю, — ребята, плохо мое дело. Жаловаться пошел.

— А что с тобой могут сделать? — спрашивают.

— Что-что, полевому суду предадут, а сейчас война, там особенно размышлять не станут. Расстреляют как пить дать.

Занервничал я, конечное дело. Кому охота из-за такого мерзавца с жизнью распроститься? И досадую, что сдержаться не сумел, но и доволен все же, что хорошо его по зубам угостил. Однако глазами моргать некогда.

— Братцы, — говорю, — надо что-то придумать. Неохота за грош пропадать.

Сидим, думаем. Тут один встрепенулся:

— Есть одна мыслишка. Если ее на излом брать, может, и не очень убедительная, но, если все упремся, глядишь, и сойдет. Давайте скажем, ударил Хестанова Испанец. И все мы видели это собственными глазами.

Ну что же, идея хоть и не блестящая, да зато единственная. Всем мужикам по душе пришлась.

Тогда мы воссоздали и подрепетировали такую ситуацию: значит, занимаемся мы стрелковым делом, видим — идет Хестанов. Подходит он к коновязи. А мы его деликатно упреждаем: дескать, поаккуратней, господин вахмистр, этот жеребец у нас строгий. Тот без внимания, ну а Испанец его копытом и огрел!

Сказано — сделано. Версию, как говорится, отработали, но я на всякий случай повторяю солдатам:

— Братцы, если хоть один человек меня выдаст — конец мне.

Все-таки страшновато. Тут Ваня Техин предлагает:

— Давайте поклянемся, что не выдадим Буденного ни при каких обстоятельствах.

Поклялись мои драгуны самым торжественным образом и даже поцеловали клинок шашки. И стали гадать, какие могут быть варианты моего наказания. Честно говоря, гадать-то особо не приходилось: как подсказывал наш прошлый опыт, вариантов было два. Если командир эскадрона вызовет меня и изобьет, то под суд отдавать не будет, а если бить не станет, значит, определенно отдаст под суд.

— Ладно, братцы, разойдись, перекурим это дело, — распорядился я. Не успели присесть, видим — идет забинтованный Хестанов, а с ним старший унтер-офицер Гавреш.

— Постройте взвод, — прорычал Хестанов.

— Взвод, в две шеренги становись! — скомандовал я по возможности бодрее.

Правофланговым в первой шеренге стоял дневальный по конюшне Пискунов.

И начался допрос с пристрастием.

— Ты видел, как меня ударил Буденный? — прохрипел ему Хестанов.

— Никак нет, не видел, — ответил тот. — Я видел, как вас ударил конь Испанец и вы упали. А потом схватились и убежали.

— Врешь, мерзавец! — взвыл вахмистр. Отдышавшись, обратился с тем же вопросом к солдату Кузьменко, который стоял во второй шеренге в затылок Пискунову.

Вот за кого я особенно беспокоился! Был он не очень развит, ко всему относился равнодушно и безразлично. Не было у меня уверенности, что не выдаст он меня. Однако не тут-то было. Когда до него дошла очередь, он хладнокровно заявил:

— Никак нет, господин вахмистр, я видел, как вас ударил конь Испанец, вы упали, а потом куда делись — не знаю.

К слову сказать, приехал ко мне год назад этот Кузьменко, мы с ним, почитай, лет пятьдесят, почти что с того самого случая, и не виделись. Как водится, ударились в воспоминания. Я честно рассказал ему о своих тогдашних опасениях и даже забеспокоился, не обидел ли его своими не очень лестными эпитетами, а он мне говорит:

— Правильно, Семен Михайлович, неразвитый я тогда был. Был бы развитый, что бы мне в 1921 году не податься к вам служить? Сейчас бы генералом был.

«Тю! — думаю, ишь ты у меня какой молодец, в сообразительности тебе не откажешь! Расчудесно рассчитал: в двадцать первом гражданская как раз закончилась, самое время было ко мне подаваться».

…Не поверили нам тогда. Все было за то, что для общего назидания поставят меня к стенке.

Через два дня вызывает меня к себе на квартиру Крым-Шамхалов-Соколов. Я явился, прошу денщика:

— Доложи обо мне. А тот отвечает:

— Погодь! Ротмистр сейчас банкует.

Дверь в комнату была приоткрыта. В просвет виднелась часть стола, за которым сидели офицеры, а на зеленой скатерти среди полных и початых бутылок лежали деньги.

— Вы слышали, господа, про этого негодяя? — услышал я голос Крым-Шамхалова.

— Про какого еще? — откликнулся кто-то.

— Да про Буденного. Он избил вахмистра Хестанова. Сейчас должен явиться сюда, я его вызвал.

— И что ж ты — думаешь отдать под суд?

— Разумеется.

— А не круто ли? — вмешался в разговор еще кто-то. — Я знаю его, это отличный служака, георгиевский кавалер. Не гуманней ли ограничиться дисциплинарным взысканием?

Банк был дометан, меня вызвали.

— Ну что ж, Буденный, расскажи, как ты избил Хестанова, — приказал командир эскадрона.