Шрифт:
— Пожалуйста, не вини себя, — откликнулся Тони. — Отец хотел поехать один.
— Только потому, что понял: мы уже не верим в его мечту.
— Мы ничего не могли поделать.
— Мы могли бы защитить его от того, что там произошло. А как мы поможем ему теперь, если даже не знаем, что случилось?
— Возможно, он просто устал с дороги, — заметила Рита, собирая чашки. — Пусть отдохнет. А потом постараемся выяснить, что же все-таки было в Маниле.
— Он не скажет, — покачал головой Пепе, вспомнив отсутствующий взгляд отца. — Он даже не хочет вспоминать об этом, разве ты не видишь?
— Не волнуйся, старина, — сказал Тони. — Отец — храбрый человек. Это пройдет. Он переносил и не такие удары судьбы.
— Пойду вымою чашки, — сказала Рита, — а потом вам придется проводить меня домой.
— А я пойду взгляну на него, — решил Тони.
Оставшись в одиночестве, Пепе встал и подошел к окну. Он думал об отце, который всегда слушал «Nunc dimittis…»,строго выпрямившись и прижав руку к сердцу. Рита вернулась из кухни, и он помог ей надеть плащ. Они не говорили о том, что у них на душе, но было ясно — свадьбу опять придется отложить.
Спустился Тони и сообщил, что отец не спит.
— Сначала я думал, он заснул, но, наклонившись над ним, заметил, что он лежит с открытыми глазами. Я позвал его, но, кажется, он меня не слышал.
— Пожалуй, не стоит оставлять его одного, — сказал Пепе. — Тони, будь добр, проводи Риту домой.
Всю ночь Пепе пролежал в постели без сна, зная, что отец тоже не спит. На рассвете он услышал какой-то шорох. Он встал, набросил халат и прошел в соседнюю комнату. В полной темноте старик сидел в качалке. Пепе включил свет.
— Вы рано встали, папа.
— Я не мог заснуть.
— Да, мне тоже дождь не давал спать.
— Нет, не дождь. Пыль, пыль…
— Сегодня прислуга тщательно все здесь вытрет.
— И крабы. Они везде. Куда ни ступишь, обязательно раздавишь краба.
Пепе услышал, как гулко бьется его сердце.
— Крабы и пыль, крабы и пыль, крабы и пыль, — монотонно повторял старик в такт качалке.
— Может быть, примете снотворное, папа?
— Нет.
— А кофе будете?
— Да, спасибо.
Когда Пепе вернулся с кофе, старик все так же покачивался в кресле. Пепе пододвинул стул и сел напротив отца.
— Расскажите мне о Маниле, папа. Как она показалась вам?
Старик молчал, покачиваясь в кресле. Он дул на кофе и отпивал его маленькими глотками.
Пепе чуть повысил голос:
— Вам понравилось в Маниле, папа?
Старик по-прежнему, казалось, ничего не слышал и мерно покачивался.
Пепе поставил свою чашку на пол, наклонился вперед и положил руку на колено отцу, чтобы остановить качалку.
— Послушайте меня, папа. Это я, Пепе, ваш сын. Со мной вы можете говорить откровенно. Вы можете сказать мне все.
Старик оторвал взгляд от чашки и посмотрел на него без всякого выражения.
— Расскажите мне, что случилось. Вы слышите меня? Умоляю, расскажите мне, что случилось.
Старик откинулся в кресле и закрыл глаза.
— Оставь меня, — вдруг холодно сказал он. — Ступай, ступай. Оставь меня в покое.
А сейчас, думал Пепе Монсон, выходя на улицу, Пако говорит то же самое, уткнувшись лицом в траву. Он замедлил шаг и оглянулся, пытаясь разглядеть Пако, лежавшего на дне чаши Кинг-парка. Но в темноте ничего не было видно. Тогда он повернулся и увидел перед собой мерцающую улицу, силуэты карликовых сосен по обочинам и огни машин, прорезавшие туман. За укутанной туманом дорогой стоял, поблескивая освещенными окнами, дом Пако, где ждала Мэри и стыл суп.
Теперь Пепе узнал то, что Мэри знала еще раньше. Хотя оба они не входили в Зазеркалье, зеркало дало трещину, и сквозь нее в их мир стали проникать пришельцы с той стороны. Сегодня из тумана выплыла модно одетая молодая женщина в черных мехах и в черной шляпке, в серых перчатках, с жемчугом на шее; потом выплыла похожая на мадонну дама в белом меховом жакете, с шарфом в горошек на шее и с золотыми монетами в ушах; выплыл Пако в темно-синем свитере с высоким воротом; выплыл его отец, распростертый в кресле без сознания, хотя глаза его были открыты, а рот улыбался.
«Есть же у тебя сила воли!»— крикнул он тогда Пако, а сейчас понял, что кричал призраку, что он сам попал в мир призраков.
«Рано или поздно они позовут меня, и я побегу к ним, как собачонка».
«И крабы. Они везде. Куда ни ступишь, обязательно раздавишь краба».
«Когда я была маленькой, я думала, что у всех людей два пупка».
«Когда я была маленькой, такие люди, как ваш отец, всегда были для меня образцом. Они были как бы моей совестью, существовавшей отдельно от меня».