У нас же, первичная, так сказать, ознакомительная, информация предоставлялась Промышленной комиссией гражданского губернского правления всем и каждому. А более подробная, с цифрами, графиками и справочной информацией об имеющихся технологиях — только после подачи заявления и уплаты залогового взноса.

Решение о выборе того или иного лота нужно было принять за шесть дней. Естественно, многие дорого готовы были дать, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на материалы и условия. В уютных гостиных и кабачках, в лавках и питейных подвальчиках кипели мадридские страсти. Создавались и рушились союзы, плелись достойные Медичи или Борджиа интриги… А тут Лещов со своим наивным предложением.

Нюанс, едва не стоивший незадачливому шпиону жизни. Ибо к концу отпущенных на подготовку к самому аукциону дней, народ несколько подустал, озлобился и шутки вовсе перестал понимать. И попытки коллежского секретаря, к тому времени уже получившему несколько плюх, объяснить свое любопытство, раскрыв инкогнито, восприняты были честными купцами не более чем военной хитростью подлого врага.

Александру Никитичу повезло, что убивать его никто особенно-то и не стремился. Поучили уму-разуму и напугали. Да так, что выскочив из подвальчика шпион, ног под собой не чуя и не разбирая дороги, помчался к моим дверям. Говорит — ему будто бы даже ножом угрожали, но в это верится с трудом. Кого попало, к индустриализации края не допускали. Только добропорядочных туземных живоглотов и крохоборов. Коммерсантов, одним словом.

На том карьера разведчика Лещова и закончилась. Пришлось ему, в обмен на мое обещание позаботиться о его личной безопасности до возвращения в Омск, рассказывать и о том, какое задание от Дюгамеля получил, и как именно намерен был его выполнить. Ничего нового для себя я не услышал. Все вполне предсказуемо — чиновник должен был в первую очередь убедиться, что молодых нигилистов действительно нет в Томске. И уже во-вторых — вызнать какие настроения у городских жителей, как относятся к строптивому губернатору виднейшие люди, и нельзя ли организовать их коллективную жалобу генерал-губернатору. Так же приветствовались и любые, компрометирующие молодого начальника губернии сведения. Ведь не могло же, по мнению матерых чинуш Главного управления, чтоб еще, тридцатилетний выскочка вовсе не воровал. А ежели таки ворует, значит — точно следы оставляет. Ибо, неопытный.

Как я и думал, мое увлечение картами и «хождения» к Карине Бутковской за серьезные провинности не считались. Хуже было бы, если бы я вдруг лошадей начал коллекционировать.

Лещова спровадили на запад под охраной десятка казаков, и что он там, в Омске, докладывал практически сидящему на чемоданах генерал-лейтенанту, мне неведомо. Факт тот, что «настоятельные рекомендации» Дюгамеля в отношении моих областников вдруг прекратились. Я этому был рад безмерно, и ни каких, грозных для себя, предзнаменований не видел.

«Устройство и порядок управления». Прошлой осенью, подготавливая материалы к этому разделу отчета, Фризель не рискнул описывать деятельность нашего Фонда. И правильно сделал. Год назад не ясно еще было, к каким результатам это приведет. И, самое главное — как к этой инициативе отнесется Государь.

Теперь стало можно. Небольшой эффект от резко возросшего энтузиазма чиновников было видно и по итогам шестьдесят четвертого года. Но в следующем, шестьдесят пятом, успех метода стал совершенно очевидным.

Взятки продолжали брать — к прянику не хватало кнута. Но размеры мздоимства сократились до вполне управляемых величин. Я вот Хныкина, например, надзирателем питейного округа поставил, так он мне руки целовать кинулся. Благодетелем обзывал. А когда я ему свои требования озвучил, так и вообще едва в обморок от счастья не грохнулся. Шутка ли! Начальник губернии требует повышения негласного тарифа за выгодный виноварам подсчет на треть! Это же такие деньжищи! И пусть половину этих «трудовых» денег велено было в казну Фонда отдавать, так и оставшихся на рысаков вполне хватит.

Не вняли доводам столоначальники и всевозможные Председатели. Особенно уже выслужившие четверть века «беспорочно». Понимали, гады, что я им и сделать-то ничего особенного не могу пока за руку не поймаю. А как ловить, если губернская Контрольная палата у меня только в октябре появилась? Жандармам же, которые и должны были, по идее, ловить особо зарвавшихся коррупционеров, не хватало знаний в экономике.

Часть «старой гвардии», пользуясь еще николаевским законом, отправил на повышение. А, так как вакансий в губернии для новых высоких чинов не нашлось, пришлось им отправляться в чужие края. Кое-кого, после медицинского осмотра без предупреждения, выпроводили на пенсию. Стало чуточку легче. Но вдруг появился десятипроцентный перерасход чернил. Смешно, но после блиц расследования выяснилось, что это вызвано резко удлинившимися именованиями новых руководителей подразделений администрации. «Председатель» в три раза короче, чем «исправляющий должность Председателя». Такая вот бюрократическая экономика…

Тем не менее, благосостояние среднего, а особенно — нижнего звена чиновничества резко выросло. Гораздо больше, чем эффективность управления, но я не жалел. У молодых, пока еще энергичных людей появились новые, неожиданные возможности. В том числе — покупательские. Что немедленно всколыхнуло и весь деловой мир губернии. А опасения потерять места, для вкусивших недоступных прежде благ, подстегнуло работоспособность и предупредительность государственных служащих. Все связано, не так ли?!

Я намеренно сохранял некоторые дефицит сотрудников присутствия. В бюро, в специально выделенной папочке лежало несколько десятков прошений о переводе из других губерний в мою, но я не торопился их утверждать. На тот случай, если придется снова избавляться от особо упертых, у меня должен был быть кадровый резерв…