С семнадцатого века эти камни в Колумбии в больших количествах добывают. И все равно мало. Слышал, лет тридцать назад, в тридцатых годах девятнадцатого века, изумруды на Урале нашли. Мировой рынок даже не шелохнулся. А самые лучшие камни тут же казна выкупает. Императорский камень! Некоторые наравне с бриллиантами ценятся.

И вот стоит даже подумать о том, что посланный на тот ручей человек просто покажет кому-нибудь кроме меня свою находку, страшно становится. Золотая лихорадка — детский сад по сравнению с тем, что там, на Чуе, начнется.

Так и это еще полбеды. В тех же самых горах гигантское серебряное месторождение прячется. Огромное и невероятно богатое. В непосредственной близости, так сказать, от изумрудов. И если туда народ камешки искать попрет, то, что помешает там же и геологам походить? Ничего! А я это, в мое время называвшееся Асгат-Озерное, месторождение для себя храню. Дюгамеля вон уговорил границу с Китаем спрямить, чтоб все на территории моего Южноалтайского округа оказалось. А не как тогда, в иной жизни было — часть у нас, основное в Монголии.

И если я решаюсь эти мои, резервные, зеленые кристаллики, из земли начать вытаскивать, делать это нужно прямо сейчас. Пока есть время отчаянным и не болтливым господам туда добраться и зимовье себе организовать. А весной, с добычей и первыми гонцами от Потанина — обратно. Только кого послать?

— Отпишите Петру Григорьевичу, что я согласен с его предложением, — возвращая бумаги Штукенбергу, сказал я. — Пусть присылает доверенное лицо для переговоров.

К пятому июлю одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года на моем рабочем столе собралось четыре очень важных бумаги. Четыре неожиданных известия, три из которых были скорее добрыми, чем злыми, и одно — совершенно отвратительное. По традиции, начну с плохого.

Во второй декаде июня на телеграфной станции Томска приняли депешу из канцелярии генерал-губернатора за подписью статского советника, члена Совета Главного управления западной Сибири от Министерства Юстиции, Виктора Ивановича Спасского. В телеграмме, этот чиновник, как не преминул обратить внимание Герасик, даже имевший ниже чем у меня чин, ссылаясь на приказ главноуправляющего Вторым отделением собственной ЕИВ Канцелярии, графа Панина, предписывал немедленно арестовать практически всех Томских нигилистов. Само по себе — младший осмелился что-либо предписывать старшему — из ряда вон выходящее событие! Так еще и ни о каких обвинениях в послании не говорилось. Будто не в Империи живем, где властвует Государь Император и Закон, а в каком-то средневековом арабском княжестве. Я понимаю, что графа Панина некоторые неокрепшие умы боятся до дрожи в коленях, но не за четыре же тысячи верст же!

Жаль, Дюгамеля к тому времени в Омске уже не было. Убыл в Москву, о чем я был заранее оповещен. Оставайся Александр Осипович, так сказать, на боевом посту, очень может быть, я этой странной телеграммы вообще бы никогда не увидел. Генерал-лейтенант, насколько мне известно, ни к какой партии не принадлежал, и явного предпочтения не оказывал. А был более всего озабочен… Как бы выразиться-то поточнее… Скажем, степенью благосклонности Государя к его скромной персоне. И раз царь явно к действительному статскому советнику благоволит, то, значит, и со стороны Омска у меня проблем быть не должно.

Хотя, нужно признаться, что не истратил бы я столько сил на приручение этих диких областников, не обнаружил бы я от их деятельности несомненную пользу, так и не заметил бы легкого юридического произвола. И, пожалуй, тоже не рискнул бы ссориться с лидером столичных консерваторов. Но так сложилось, что Потанин ко времени получения предписания, уже вовсю развернулся в Кош-Агаче, и вернувшийся в губернскую столицу князь Костров, был от широко известного в узких кругах путешественнике в полном восторге. О перемещениях Ядринцова с компанией я получал еженедельные отчеты Варешки — причем большей частью весьма благожелательные, и иногда почитывал рукописи пересылаемых с оказией статей для коммерческого приложения к ТГВ.

Бывший артиллерийский поручик Колосов прислал из Кузнецка развернутый отчет о процессе переселения семей мастеровых с закрытого Томского железоделательного завода. Дельный такой, и неплохо проработанный план, с указанием должностных лиц Кузнецкого окружного правления, которые хоть как-то могли повлиять на его исполнение. Молодец! Замечательный ход! Три к одному, что пушкарь, прежде чем отдать письмо на почту озаботился ознакомить с его содержанием местных чиновников. Воспитывал энтузиазм в не блещущих трудолюбием крючкотворах, так сказать. И напомнил мне о существовании этих господ. Теперь, если что-то пойдет не так, как задумывалось, строгий губернатор сможет вызвать кого-нибудь в Томск, и наказать кого попало.

Кузнецова, пока в гимназии летние каникулы, отправил в Красноярск. С двумя конвертами. Один он должен был передать тамошнему губернатору, а текст из второго зачитать от моего имени купцам. Оба послания, в первую очередь, касались будущей железной дороги. Пора было привлекать восточных соседей к нужному всей Сибири делу.

Последний из известных мне областников, поручик в отставке Усов, в компании с десятком надежных казачков и моим Артемкой, уплыл с попутным пароходом в Бийск. Там он должен был забрать у купца первой гильдии Гилева посылку для меня, и, в сопровождении пары конвойных, вернуться, а денщик и остальные бородачи, купив по три лошади — верховую и по две заводных — совершить рывок в Чуйскую степь. Месяц туда, месяц — обратно. Месяц там. Казачок получил собственноручно мной нарисованную схему, и прямой приказ — вернуться в срок, даже если эти проклятые зеленые камешки не найдет. Ну и естественно — никому добычу, буде она будет, не показывать, и о целях этого разведывательного налета ни с кем не говорить. На всякий случай, я оформил на себя всю долинку речки, как старательский участок, а Артемке выписал доверенность. Для гарнизона же тамошней крепости и гражданских властей, они имели бумагу, согласно которой я послал их выяснить возможность заселения предгорий хребта Чихачева.