Там, в кафе, они ничего толком не успели – ни поговорить, ни вспомнить прошлое, ни обменяться новостями, ни хотя бы выпить и закусить. Они сидели, дожидаясь, когда принесут заказанный Монахом шашлык, приглядываясь, заново привыкая друг к другу и не зная, с чего начать разговор. Чтобы облегчить эту задачу, Монах спросил водки и предложил закурить. Он курил «Мальборо»; Мажор, в силу стесненных обстоятельств с некоторых пор вынужденный обходиться отечественным «пегасом», а чаще всего – сигаретами известной марки «чужие», со смесью радости и смущения потянулся к протянутой приятелем пачке, и в эту минуту в кафе вошли четверо накачанных, поперек себя шире, мордатых парней в просторных спортивных шароварах и коротких кожаных куртках. Хозяин одними глазами указал им на столик, за которым сидели приятели, качки, раздвигая стулья, дружно двинулись вперед, и Монах, убрав сигареты, коротко скомандовал: «Валим».

Повторять приглашение не пришлось: благородный Атос давно вырос, повзрослел и уже не горел желанием красиво умереть в неравном бою. К тому же верной шпаги при нем не было, как и шансов одолеть противника в кулачной драке. Посему, перепрыгнув через хлипкие перила веранды, бывший граф де ля Фер, едва поспевая за бывшим бароном дю Валлоном, бросился к коновязи – то бишь к своей «девятке», припаркованной рядом со спешно покинутым шалманом вероломного трактирщикаармянина. Заведомо многократно превосходя приятелей в боевой мощи, по части спринтерского бега противник оказался слабоват, и понесенный отставными мушкетерами урон ограничился вмятиной, оставленной на багажнике «девятки» бейсбольной битой. Нанесенный вдогонку удар был нацелен в стекло, но в последнее мгновение качок споткнулся, бита грохнула по железу, а сам он распластался на асфальте, вызвав взрыв нервного веселья в салоне стремительно удаляющейся машины.

4

Так, неожиданной встречей старых друзей, закончилась присказка. Дальнейшее если и напоминало сказку, так разве что одно из наполненных мрачным живодерством произведений братьев Гримм. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – пелось в популярной некогда советской песне, и спустя годы Мажору пришло в голову, что в те времена вся огромная страна жила и действовала в полном соответствии с этим лозунгом, взяв за образец мироустройства и конечную цель своей созидательной деятельности одну из этих жутковатых средневековых побасенок.

Но в ту пору он о таких вещах не задумывался, потому что был молод, полон жизненных сил и воспринимал окружающую действительность как данность: что есть, то есть, не мы нагадили – не нам и убирать.

Его организм – молодой, полный жизненных сил и все такое прочее – регулярно требовал пищи и иных, не столь грубых и приземленных удовольствий. Зарождающаяся на глазах рыночная экономика бралась все это ему предоставить, но, разумеется, не бесплатно. Короче говоря, ему попрежнему были нужны деньги, и оказалось, что в этом вопросе помочь ему может, а главное, хочет Монах – последний на всем белом свете человек, от которого Мажор мог этого ожидать.

Оказалось также, что Монах какимто образом снова собрал вместе их старую дворовую компанию. Самым успешным из приятелей оказался Законник. Больших капиталов он, конечно, не нажил, да и достойных упоминания карьерных высот по молодости лет еще не достиг, но получил специальность и имел с нее какойникакой кусок хлеба – окончил юридический и работал адвокатом в районном суде. Солдат тоже получил высшее образование – военное, и не просто военное, а военнополитическое, поскольку армией бредил с пеленок, а чуточку повзрослев, сообразил, что служба службе рознь и что с указкой в руке проводить политзанятия в Ленинской комнате, как ни крути, безопаснее, чем подставлять башку под пули в какойнибудь горячей точке. Увы, при ближайшем рассмотрении столь горячо обожаемая издалека армия сильно его разочаровала, и, не прослужив и года, он подал командованию рапорт об увольнении. К рапорту прилагалось купленное по случаю медицинское заключение, из коего явствовало, что лейтенант имярек страдает внезапно открывшимся тяжелым заболеванием, каковое заболевание делает его решительно непригодным к дальнейшему прохождению службы. Командование покосилось на эту откровенно липовую бумажку с явным недоверием, но рапорт удовлетворило, поскольку за недолгое время пребывания в должности ротного замполита поименованный лейтенант успел доказать, что не представляет для доблестной Советской армии ни малейшей ценности.

Свой университет прошел и Монах, отмотавший неполную пятерку в колонии общего режима и на этом основании мнивший себя крутым уголовным авторитетом. Недоучкой без определенных занятий и средств к существованию, таким образом, остался один Мажор. Много позже он сообразил, что так, видимо, и должно было случиться: все, чего бы он ни пожелал, с детства давалось ему легко, без усилий и, как следствие, нисколько им не ценилось. Жизненными благами, ради получения которых люди вкалывают, как проклятые, он швырялся, как сигаретными окурками – и, как и следовало ожидать, в конце концов окончательно прошвырялся.

Зато он, как и прежде, обладал тем, чего не было у остальных. Только раньше это была бесполезная фехтовальная рапира, купленная отцом в магазине «Спорттовары» в канун новогоднего школьного утренника, на котором его горячо любимый отпрыск намеревался появиться в костюме королевского мушкетера, а теперь машина – вещь, мало того, что сама по себе весьма полезная и ценная, так еще и престижной по тем временам модели и наимоднейшего цвета «мокрый асфальт».

Кроме того, из всех четверых он попрежнему оставался самым умным. Слегка повзрослев, он научился не козырять своим интеллектуальным превосходством, вмешиваясь лишь тогда, когда это представлялось понастоящему необходимым. Впервые это случилось, когда они вчетвером вернулись в шалман носатого армянина и хорошенько там потрудились, внося изменения в интерьер при помощи арматурных прутьев и других подручных средств. Монах, не блиставший умом, но являвшийся большим апологетом блатной романтики, упорно именовал их компанию «бригадой Серых Волков». Мажору это название казалось донельзя дурацким – как, впрочем, и сама идея давать подобным коллективам какиелибо названия, – но он помалкивал: хоть горшком назови, только в печку не ставь. Но, когда Монах попытался нарисовать на стене разгромленной забегаловки «фирменный знак» – колченогое чудище, имеющее отдаленное сходство с рахитичной дворнягой, – Мажор дал дураку по рукам и заставил стереть пиктограмму к чертовой бабушке. Явно обрадованный его вмешательством Законник авторитетно подтвердил, что подобная наскальная живопись – настоящий подарок для ментов и что позволить себе подобную роскошь в наше время могут очень немногие. Фирменный почерк – привилегия самых сильных и авторитетных группировок, заявил он, и за посягательство на эту привилегию Монаху, а заодно и всем остальным запросто могут поменять местами какойнибудь один произвольно выбранный глаз и анальное отверстие.

Ссылка на мощные группировки, которые в ту пору стремительно, район за районом, прибирали Москву к рукам, возымела действие: Монах пришипился, перестал корчить из себя современный вариант профессора Мориарти и больше никогда… Что, простите? Ах, ну да, конечно же, рэкет! Рэкет, вымогательство, кражи из превращенных в складские помещения кооперативов гаражей, спекуляция видеомагнитофонами, тряпками и вообще чем придется – словом, широкий спектр предоставляемых населению криминальных услуг, вплоть до выбивания долгов.