Петрухин Владимир Яковлевич
Шрифт:
Пир и погребальное ложе, смерть и воскресение (воскрешающая трапеза) совмещались во многих традициях. В Риме ниши с портретами предков устанавливались во внутренней, сокровенной, части жилища. Эта планировка напоминала устройство вертепа или ларца – многоярусного ящика с куклами, который носили с собой колядующие. В нишах верхнего яруса вертепа располагались божественные персонажи, низ представлял преисподнюю, где появлялись черт и смерть. Наверху разыгрывались евангельские сцены поклонения волхвов младенцу Иисусу, родившемуся в яслях (вертепе), избиение младенцев по приказу царя Ирода. В конце представления смерть и черт утаскивали Ирода вниз, в преисподнюю.
Вертеп одновременно воплощал храм (иногда и оформлялся в виде храма) и был сопоставим с ветхозаветным ковчегом, обителью божества, перенесенным во время исхода евреев из Египта и помещенным в святая святых Соломонова храма.
Почему же погребение, точнее надгробие или погребальное ложе (часто надгробия и изображались как погребальные ложа), оказывалось центром священнодействия даже в сниженной, театральной культуре? Во многом потому, что покойник как раз и был тем проводником, или «медиатором», который осуществлял связь между этим и тем светом.
Игра в козу и античная трагедия
Самые торжественные процессии со святынями включали элементы игры, театральности и веселья. Недаром святой царь Давид плясал перед ковчегом завета, когда его вносили в Иерусалим. Колядники, ходившие у славян на святки с ковчежцем-вертепом, также придавались веселью, и среди них были ряженые, в том числе зверями (козой, конем, туром, медведем, журавлем и т. п.) и предками («дедами» и «бабами»), чертями и покойниками, а также самой смертью. Сам обход селения ряжеными должен был приносить изобилие в дома, за это ряженым давали дары, правда как пришельцам с того света – через печное или дымное оконце.
Веселящиеся во время календарного праздника смерть и покойники – характерная черта народной культуры, восходящая к родоплеменной архаике, ведь для рода смерть была лишь обновлением – заменой стариков предков на молодых потомков. Недаром ряженые разыгрывали шутливые интермедии с мотивами смерти и чудесного воскресения покойника. Центральным персонажем таких представлений была «коза» – ряженый в вывороченную мехом наружу шубу с рогами. Коза должна была обеспечить плодородие («где коза ходит, там жито родит» – пели ряженые), смерть и воскресение козы воплощали смену календарных циклов – воскресение природы.
Здесь нельзя не вспомнить о происхождении древнегреческой драмы, прежде всего трагедии (дословный перевод этого термина – «песнь козлов» или «песнь о козлах»). Она восходит к оргиастическим мистериям в честь Диониса-Вакха дионисиям, или вакханалиям, персонажами которых были козлоногие сатиры, а главным героем – воскресающий бог Дионис 00в обличие козла, растерзанного и съеденного на причастной трапезе противниками олимпийских богов титанами. Формально этот козел напоминает жертвенного агнца – младенца в христианской мистерии причастия телу Господню, но библейская традиция отделяет агнцев от козлищ: козел отпущения, воспринявший грехи общины, предназначался Азазелю, главе падших ангелов, обитателю ада.
Дионисии, вакханалии и прочие античные – языческие – мистерии воспринимались христианством как бесовские игрища и проклинались на Вселенских соборах. Фольклорное ряжение, ритуальное пьянство и прочие действа церковь считала продолжением языческих дионисий. Черт сопровождал и славянских ряженых с козой.
В славянских верованиях, как и в верованиях других народов Европы начиная с античной эпохи, святки – время солнцеворота с зимы на лето. Это самые темные и опасные дни в году, когда открыты ворота преисподней, откуда вырываются на свет божий мертвецы и нечистая сила. Что заставляло людей не укрываться от демонов, а, напротив, имитировать ряжением их приход, зазывать на ужин мертвецов, пусть даже и в виде предков, Мороза и т. п.?
Ряжение и механизмы оборотничества
В важные календарные периоды люди стремились заручиться поддержкой предков – агентов в потустороннем мире, понимавших нужды и язык живых людей. Образы покойников, «дедов» и самой смерти среди ряженых понятны, но что заставляло людей рядиться зверями? Давнее тотемическое прошлое, когда родовая группа верила в родство с теми или иными представителями животного мира и те считались первопредками?
Действительно, тотемические мифы многое объясняют в происхождении сюжетов жертвенной причастной трапезы. У папуасов есть рассказ о юноше, рожденном тотемом-свиньей и воспитанном людьми в деревне.
Однажды на охоте люди убили диких свиней – родичей юноши, и тот, собрав кости родичей, ушел от людей в горы, где воскресил животных. Люди же, захватив пленных, собрались устроить каннибальскую церемонию. Тогда юноша предложил обменять пленных на диких свиней: так был установлен обычай ритуального поедания тотемного животного и одновременно исчерпан конфликт, возникший между человеческими коллективами.
Сходный миф, повествующий о прекращении практики человеческих жертвоприношений, есть в Библии. Когда праотец Авраам, повинуясь воле Господней, собрался принести в жертву сына Исаака, смилостивившийся Господь послал ангела, указавшего Аврааму на овна, запутавшегося рогами в кустарнике.
Вспомним также историю прекращения убийства стариков в славянской традиции, но там жизнь жертвы спасла мудрость предка, а не замена на жертвенное животное.
Не только жертва служила средством обмена с миром сверхъестественного. Из потустороннего мира добывались или приходили супруги (вспомним миф про Орфея). Тотемические первопредки являлись к женщинам в человеческом, а не животном облике. Иногда первопредок-дема (как считали папуасы) уводил жену в свой потусторонний мир, а сам оказывал благодеяния ее сородичам – людям, снабжая их пищей. Часто такие чудесные супруги имели облик змеи, что напоминает о библейском змее-обольстителе. Пока первопредки жили как люди и среди людей, их брак считался нормальным, но если дема уводил супругу в горы, в мир «природы», то возникал конфликт. Если люди убивали змею-дема, тот в ответ налагал на них тотемические запреты, заставляя соблюдать ритуалы.
В евразийской традиции тотемическим супругом чаще всего оказывался медведь. Недавно в одном из ярославских курганов Х века археологи нашли могилу двух женщин. Рядом с одной из них, девочкой 11–13 лет, были обнаружены остатки настоящей медвежьей лапы, на палец которой был надет серебряный перстень с сердоликовой вставкой. Эта уникальная находка позволила исследователям предположить, что перед нами древнейшее свидетельство «медвежьей свадьбы», широко распространенного мифологического сюжета о женитьбе медведя на девушке из человеческого рода.
Мордовская песня рассказывает о девушке, которая пошла по грибы, заблудилась и была унесена медведем в его дом. Там она занимается хозяйством, печет пироги и рожает от медведя детей. Наконец, она решается навестить родителей и берет с собой «мужа». Сама она заходит в избу, а медведя оставляет на дворе, но братья лесной жены убивают зверя. Сестра проклинает их – ведь они оставили ее без мужа и кормильца.
В русском фольклоре Верхнего Поволжья сохранились эти же мотивы: на свадьбах ряженые медведями валили на пол девушек, мазали их сажей, а сама «молодая», невеста, именовалась медведицей. У мордвы одна из родственниц молодых встречала их обряженной в вывернутую наизнанку шубу – изображала медведицу.