Выговорив все это, посол Скотт вручил мне ноту британского МИДа. Я почувствовал, как во мне закипает ненависть к этим наглецам, которые считают весь мир своею вотчиной, и разговаривают с правительствами других государств, как белый сагиб разговаривает со слугой-туземцем. Но дипломат, как говорил мне один мой знакомый, должен быть терпеливым, как рогоносец. Я принял ноту, положил ее на свой стол, и пригласил посла присесть в стоящее у окна моего кабинета кресло.

– Сэр Чарльз, - начал я, - вы прекрасно знаете, что ваша нота - это попытка сделать хорошую мину при плохой игре. Я поясню свою мысль. Вам известно то, что Российская империя находится в состоянии войны с Японией?

Британский посол, который внимательно меня слушал, согласно кивнул своей породистой головой с тщательно расчесанным пробором. На лице у него появилось скучающее выражение, которое бывает у взрослых, когда они слушают наивный лепет своих малолетних детей.

– Так вот, я напомню вам, что согласно международному праву, задержанию и конфискации в качестве правомерного приза («bonne prise») подлежат, прежде всего, неприятельские суда и их грузы. Нейтральные суда подлежат конфискации в случае сопротивления вооруженной силой осмотру, обыску и задержанию, и провоза военной контрабанды в известном количестве. По российскому Положению о призах, это когда контрабанда составляет более половины груза, и безотносительно - при провозе военной команды, огнестрельных снарядов или припасов.

Что же касается самого груза на задержанном нейтральном корабле, то предметы военной контрабанды всегда конфискуются, прочий же груз - лишь в случаях сопротивления вооруженной силой осмотру, обыску и задержанию, и то при условии, что собственником его является неприятель или же лицо, причастное к нарушению, влекущему за собой конфискацию судна.

Прочитав сэру Чарльзу эту небольшую лекцию по международному праву, я с благодарностью вспомнил преподавателей Александровской военно-юридической академии, которую я закончил тридцать с лишним лет назад. Британский посол, не ожидав от меня такой отповеди, на мгновение растерялся, не зная, что мне сразу и ответить. Впрочем, он быстро пришел в себя, и снова сделался надменно снисходительным к варвару, который пытается взывать к каким-то там бумажкам, подписанным в Париже полвека назад.

– Господин министр, - обратился он ко мне, - но вы же согласитесь со мной, что захватывая и уничтожая суда, принадлежащие подданным моего короля, вы поступаете жестоко и негуманно. Владельцы судов лишаются собственности, а моряки - возможности заработать деньги, так необходимые для их родных и близких.

Тут меня снова охватило бешенство. Да как смеет говорить о гуманности и жестокости представитель страны, которая прославилась на весь мир сжиганием живьем захваченных в плен афганцев, расстрелом из пушек мятежных сипаев, и издевательством над семьями буров, загнанных за колючую проволоку британских концентрационных лагерей.

Но я сумел сдержать свои чувства, лишь сухо заметив, что британские моряки знали о существовании зоны боевых действий в водах, прилегающих к Японским островам, и сознательно отправились туда, рассчитывая на хороший заработок. Так что сетовать на «жестокость» и «негуманность» команд российских крейсеров им не следует. Пусть благодарят Бога за то, что с экипажами английских судов поступают вполне гуманно, и при первой же оказии дают возможность вернуться на родину. Правда, насколько мне известно, было несколько случаев оказания вооруженного сопротивления досмотровым командам, которые сейчас расследуются военно-полевыми судами. В любом случае команды наших крейсеров действуют в строгом соответствии с международным правом.

Британец выслушал меня, надменно поджав губы, после чего снова начал рассказывать о недовольстве его правительством «произволом, который творят в международных водах русские крейсера», и возможных «самых серьезных последствиях», которые могут ожидать Российскую Империю, если она будет и впредь нарушать «общепринятые законы ведения войны». Но, вместе со скрытой угрозой в словах сэра Чарльза Скотта, я уловил и некоторую растерянность. Похоже, что он не был готов к такой реакции на ноту британского правительства. Вероятно мой предшественник, граф Ламздорф, в подобных случаях проявлял большую гибкость, предпочитая отделываться общими словами и заявлениями о «желательности мира и согласия между нашими странами». Но времена господина Витте и Ламздорфа уже прошли. Российская дипломатия теперь не будет ни перед кем ломать шапку.

Я постарался донести эту мысль до сознания посла Британской империи, что, вполне естественно, не очень-то ему понравилось. Он весьма сдержанно попрощался со мной, сказав напоследок, что правительство короля Эдуарда VII сумеет защитить собственность британских подданных в любой точке земного шара, и ответственность за все последующие за этим события лягут на плечи России.

На эту плохо скрытую угрозу я ответил словами о том, что непомерная гордыня погубила уже немало когда-то могучих государств, и Англии не стоит забывать об этом. Неделю назад Япония тоже была уверена в быстрой победе, начиная войну. И где сейчас их грозный флот и прекрасно обученная и вооруженная армия?

На мгновение мне показалось, что маска невозмутимости на лице посла треснула, и он с нескрываемым испугом посмотрел на меня. Нашим дипломатам и разведчикам было уже известно, что среди офицеров Роял Нэви ходят слухи об ужасных русских крейсерах-убийцах, кораблях-призраках, что-то вроде легенд о Летучем Голландце.

Мол, появляются они всегда внезапно, как из-под воды, и с ходу открывают по врагу шквальный и точный огонь. Встреча с ними смертельно опасна, а немногочисленные уцелевшие моряки, попавшие к ним на борт, идут прямиком в ад. Что из их рассказов правда, а что нет, пока трудно понять. Но гордые бритты начинают откровенно трусить, завидев на горизонте корабль под андреевским флагом, непривычного внешнего вида, и без труб, извергающих в небо клубы дыма. Вежливо откланявшись, господин посол исчез, оставив на моем столе свою ноту.