Шрифт:
— Возьми, старуха, топор, — храбро сказал я. — У меня один патрон остался. Заряжу последний, и мы встретим незванных гостей.
Не успели мы занять «позицию», как с удивлением увидели: вблизи возникли два всадника. Ай, ай!.. На всадников значит Аккалх лаял… А я «по волкам» стрелял! Вот, думаю, попаду в историю, в какой-нибудь смешной охотничий рассказ.
Быстро разрядил ружье, бросил на хашан [14] . «Может, не слышали выстрела они»… Стоял, как ни в чем не бывало, придумывал, что ответить, если спросят, в кого стрелял. Нахлопывая тороками, путники трусцой подъехали к баглашу [15] .
14
Хашан — изгородь.
15
Баглаш — привязь.
Привязав лошадь, один из них, отбиваясь от Аккалха и не замечая меня, скрылся в юрте. Я последовал за ним. Поздоровались, угостили друг друга трубками. Гости стали справляться о здоровье, о состоянии скота.
Жена поставила перед гостями большую чугунную чашу с чаем, поджаренное пшено, мясо.
Выпив чай и закусив, мой собеседник, оказавшийся знаменитым охотником, истребителем волков — Улур-Херель [16] . насмешливо взглянул на меня:
— В такую позднюю ночь — в кого же вы стреляли!? Неужто волки подходили так близко?
16
Прозвище охотника Хереля буквально значит «охотник, умеющий подвывать волкам».
— На горе стая волков завыла, — уклончиво ответил я. — Чтобы не подошли к стойбищу, я решил выстрелить. Надоели, проклятые! Не поможете ли вы чем-нибудь?
Улур-Херель понял, что я испугался давеча, и, усмехнувшись, спросил:
— А где по-вашему волки?
— Везде по окрестностям. Каждую ночь повадились. А днем — на Кара-шате. Вчерашней ночью у Караоловых пяти овцам перерезали горло, у трех вырвали пахи. Одну овцу задрали, взвалили на себя и оттащили сажен на сто от юрты. Съели и ушли спокойно.
— Куда, в каком направлении ушли?
— В сторону Кара-шата. Там всегда их много бывает.
— Что же, отец, попьем чайку, оденемся потеплее и двинемся на Кара-шат.
— Как, сейчас — ночью? — оторопел я.
— Ну да, сейчас. Вы же «охотились» ночью! А мне тем более можно. Есть у вас пойманные лошади? — спросил Херель с прежней улыбкой.
— Лошади-то, конечно, есть. Но как же мы будем охотиться в темноте?
— Ваше дело, дорогой, оседлать лошадей да показывать дорогу. Остальное — секрет охотника. Вас не касается.
— Можно и оседлать, но вы шутите со мной, старым. Ночью да еще на волков!
— Какие могут быть шутки?! — с неудовольствием воскликнул Херель. — У вас лишь собака залаяла, а вы начали отстреливаться. Это может и шутка. Побаиваетесь немножко волков, отец! А? — подтрунивал он надо мною. — Ну, а мне шутить не к чему.
Я отправился за лошадьми, примерно, около полуночи. Холод усилился. «Охота пуще неволи!» — вырвалось у меня, когда я споткнулся, с трудом различая в темноте привязанных на аркан к колышкам лошадей. Приметив меня, мои вороные дружно заржали. «Куда, думаю, поедем в такую ночь? Чего он, дурень, затеял!». Но тут же, вспомнив, как насмешливо улыбался Херель, быстро оседлал лошадей.
Херель уже снарядился в дорогу. Спутник, который его сопровождал, давно спал мирным сном. Херель даже не взглянул на него.
— Ружье у вас есть, отец? — спросил Херель.
Я сказал «есть», но из двух имевшихся зарядов один я пустил в воздух. Да и ружье валялось где-то за хашаном. Зачем оно, если нет патронов?
У Хереля одна из лучших марок охотничьих карабинов, ружье «с черной ложей», как говорят наши тувинцы.
Ехали молча. Тишина полная. Слышен лишь топот, фырканье лошадей да мерное постукивание наших идиков [17] о крылья седла.
17
Идик — национальная обувь.
— Здесь главная вершина? — чуть слышно спросил Херель, когда мы поднялись на верхушку Кара-шата.
— Самая высокая гора тут, — ответил я.
— У подножья есть юрты?
— Три юрты есть.
— Значит, остановка наша здесь, — сказал Херель и спешился. — Ну, слезай! — строго добавил он, видя мою полную растерянность. — Пора начинать охоту. Или думаешь на лошади ночевать?
— Ночевать, не ночевать, — обиделся я. — Но вашей охоты никак понять не могу. Никогда не видел и не знал, чтоб нормальные люди охотились ночью. И на волков!
— Не беспокойся, дело простое. А нормальные или нет — увидишь после.
Выколотив трубку о носок идика, Херель закурил. Потом передал мне свой повод. Приложив ладони к вискам и приседая, он долго вглядывался в горизонт. Показывая затем поочередно то на восточный, то на западный склон горы, он еще раз спросил: знаю ли я точно — пасутся ли там табуны?
Я ответил утвердительно. Херель вдруг по-волчьи завыл.
Преобразился он при этом неузнаваемо. Низко склонив голову, Херель прикрыл рот рукавом, чтобы смягчить звук и придать ему удаленность. Он медленно приподнимался и тут же, снова припадая к земле, продолжал выть жутко и протяжно: