Рис. 3.1. Кальвин и Гоббс о зомби. (Calvin and Hobbes © Watterson. Distributed by Universal Press Syndicate. Перепечатка разрешена. Все права сохранены.)

(4) — Конечно, настоящие зомби никогда не хохочут, глядя друг на друга.

Идея зомби, как я описал их, выглядит странно. Начать с того, что зомби едва ли являются чем-то естественно возможным. В реальном мире любая моя копия, скорее всего, будет обладать сознанием. Поэтому совершенно естественно представлять бессознательных тварей физически отличными от сознательных — к примеру, с дефективным поведением. Но вопрос состоит не в том, вероятно ли существование зомби в нашем мире, и даже не в том, естественной ли будет идея зомбийной копии, а в том, является ли понятие зомби концептуально когерентным. И для того чтобы убедиться в этом, достаточно уже одной мыслимости данного понятия.

Логическую возможность нельзя доказать напрямую. Как, к примеру, можно было бы доказать логическую возможность моноцикла высотой в милю? Такая возможность кажется попросту очевидной. Хотя ничего подобного в реальном мире не существует, описание не вызывает сомнений в плане его когерентности. Если кто-то возразит, сказав, что такая вещь логически невозможна — и лишь кажется логически возможной, — то едва ли мы сможем что-то сказать в ответ, разве что повторить описание и заявить о его очевидной когерентности. Кажется совершенно несомненным, что в данном описании не таятся какие-то скрытые противоречия.

Признаюсь, что логическая возможность зомби кажется мне столь же очевидной. Зомби — это просто нечто физически идентичное мне, но лишенное сознательного опыта, где всё темно внутри. Хотя подобное, скорее всего, эмпирически невозможно, трудно сомневаться в том, что здесь описывается когерентная ситуация; я не могу заметить какого-либо противоречия в этом описании. В известном смысле утверждение данной логической возможности сводится к грубой интуиции, но подобным образом обстоит дело и в случае с моноциклом. Мне кажется, что почти все могут представить эту возможность. Кто-то мог бы оказаться вынужден отрицать данную возможность для оправдания какой-то теории, но обоснование подобных теорий должно опираться на вопрос о возможности, а не наоборот.

В общем, бремя доказательства лежит на тех, кто утверждает, что та или иная дескрипция является логически невозможной. Если кто-то действительно уверен, что моноцикл высотой в милю логически невозможен, он должен указать, в чем тут состоит явное или скрытое противоречие. Если он не сможет указать на те моменты интенсионалов понятий «высота в милю» и «моноцикл», которые могли бы привести к противоречию, то его довод не будет убедительным. Не более убедительным, с другой стороны, был бы и очевидно неверный анализ понятий, о которых идет речь, к примеру утверждение о том, что нечто может считаться моноциклом лишь в том случае, если его параметры меньше, чем у статуи Свободы. Если никакой разумный анализ интересующих нас терминов не указывает на противоречие или хотя бы не делает его вероятным, то естественным будет допустить, что здесь можно говорить о логической возможности.

При всём том имеются и позитивные моменты, которые могут быть использованы в качестве подкрепления своей позиции теми, кто отстаивает логическую возможность. Они могут выдвигать разного рода косвенные аргументы, апеллируя к тому, что нам известно о тех феноменах, о которых идет речь, и к тому, что именно мы думаем о гипотетических случаях, касающихся подобных феноменов, дабы установить, что очевидная логическая возможность действительно есть логическая возможность и действительно очевидна. Так, можно сфантазировать, что обычный человек едет на моноцикле, и вдруг вся система расширяется в тысячу раз. Или можно было бы описать ряд моноциклов, каждый из которых оказывается больше предыдущего. В известном смысле всё это апелляции к интуиции, и оппонент, желающий отрицать данную возможность, может всякий раз говорить, что наша интуиция ввела нас в заблуждение, однако сама очевидность описываемого нами говорит в нашу пользу и помогает еще в большей степени сместить бремя доказательства на другую сторону.

Тезис о логической возможности зомби может быть, к примеру, косвенно подкреплен рассмотрением нестандартных реализаций моей функциональной организации [70] . Моя функциональная организация — то есть схема каузальной организации, воплощенная в механизмах, ответственных за продуцирование моего поведения, — в принципе может быть реализована множеством весьма странных способов. Возьмем широко известный пример (Block 1978): люди, составляющие большую нацию, вроде китайцев, могли бы организоваться таким образом, что они реализовывали бы каузальную организацию, изоморфную той, что имеется в моем мозге, причем каждый человек симулировал бы поведение одного-единственного нейрона, а синапсам соответствовала бы связь через радиопередатчики. Эта нация могла бы осуществлять контроль над пустой головой робота, снабженного сенсорными датчиками и моторными эффекторами.

Многие считают маловероятным, что такая структура порождала бы сознательный опыт — что в этой системе возник бы «коллективный ум». Меня, однако, сейчас не интересует вопрос, действительно ли в таком случае возникал бы сознательный опыт; подозреваю, что да, как я доказываю в главе 7. Важным пока является лишь когерентность идеи об отсутствии у подобной системы сознательного опыта. Здесь выражена осмысленная возможность, и открытым вопросом остается то, возникает при этом сознание или нет. К аналогичным выводам можно прийти и рассматривая мой кремниевый изоморф, организованный так же, как я, но имеющий кремниевые чипы вместо нейронов. Будет ли подобный изоморф действительно обладать сознанием, неочевидно, но большинство считает, что отрицающие это говорят о когерентной возможности. Из подобных случаев можно заключить, что существование моего сознательного опыта логически невыводимо из фактов о моей функциональной организации.

Но если признать концептуальную когерентность того, что у структуры с групповым умом или у моего кремниевого изоморфа могло бы обнаружиться отсутствие сознательного опыта, то из этого следует, что мой зомбийный двойник — в равной степени когерентная возможность. Очевидно ведь, что сознание ничуть не в большей степени концептуально выводимо из биохимии, чем из кремния или из какой-то группы гомункулов. Если можно представить кремниевого изоморфа без сознательного опыта, то нам нужно лишь в нашем представлении заменить кремний на нейроны, оставив неизменной функциональную организацию, и мы получим моего зомбийного двойника. Ничто в этой замене не могло бы привнести опыт в данное представление; указанные реализационные различия попросту не являются тем, что могло бы иметь концептуальное отношение к опыту. Значит, сознание не является логически супервентным на физическом.