Дача Сталина — это двухэтажный кирпичный дом; как любил Сталин, красился он в зеленый цвет. Поначалу это был маленький кубик. Потом его расстроили. Многое уже после Сталина дост­роили. А тогда были служебное помещение ря­дом, галерея открытая. Кабинет Сталина, как пра­вило, был на втором этаже. В Волынском он часто работал в столовой. А в теплую погоду на веранде работал. На кухне и в Зубалово, и здесь, в Волын­ском, была печь из изразцов, возле нее лежанка.

Здесь Сталин иногда любил прилечь погреться: ду­маю, делал это, когда суставы у него болели из-за ревматизма. Была спальная, рабочая комната — когда приезжало много народу, туда складывали одежду, подсобным помещением служила. В при­хожей вешалка была, но при скоплении народа на всех не хватало места. Столовая располагалась при входе направо, она же — зал заседаний: боль­шой длинный стол стоял, небольшой кабинетный рояль красноватого цвета, вероятно, красного дерева. Он предназначался для гостей, и на нем играл Жданов, который, кстати, вполне профес­сионально играл на рояле и на баяне.

Был участок земли. Огород, маленькое хозяйство. Уже отмечал, что Сталин считал: земля должна работать. Все должны работать, в том числе и земля.

А в подсобной комнате, где раздевались прибывшие, был патефон и много пластинок. И в па­мяти в связи с этим осталось вот что.

Мы с Василием, ребятишки лет 12–13-ти, уже слышали такие имена как Петр Лещенко, Александр Вертинский. Лещенко нам очень нра­вился, поскольку был понятен: нам приятно было слушать бравурные легкие романсы или песни с налетом цыганщины. Музыка у Лещенко, как правило, танцевальная, ну а мальчикам, становя­щимся юношами, это очень нравилось.

Вертинский был нам не вполне понятен. Но мы чувствовали отношение к его песням взрослых. И к Лещенко. Если к Лещенко они относи­лись холодновато, то романсы Вертинского напевали сами, к нему было совсем другое отношение. В отсутствие детей, когда нас не было в комнате, из-за двери можно было слышать, что взрослые слушают Вертинского.

Как-то Сталин ставил пластинки, у нас с ним зашел разговор, и мы сказали, что Лещенко нам очень-очень нравится. «А Вертинский?» — спро­сил Сталин. Мы ответили, что тоже хорошо, но Лещенко лучше. На что Сталин сказал: «Такие, как Лещенко, ещё есть, а Вертинский — один». И в этом мы почувствовали уважение к Вертинскому со стороны Сталина, высокую оценку его творчества.

Е. Г.: Тогда Вертинский ещё не вернулся?

А. С.: Нет, Вертинский вернулся во время войны. Он просил разрешения вернуться, и разреше­ние выдал лично Молотов. Вертинский приехал.

Вообще не очень часто взрослые слушали пластинки. Потому что постоянно люди работали. Но пластинок было много. И мы, оставаясь одни, выбирали нравящиеся нам, ставили, слушали.

Е. Г.: Необходимость правительственных дач чем тогда была вызвана?

А. С.: Необходимостью отдыха, свежего воздуха, необходимостью хоть на несколько часов отвлечься от напряженной кабинетной работы в табачном дыму, постоянных утомительных разговоров одновременно нескольких людей. Отдых от всего этого, перемена обстановки, безусловно, были нужны.

Е. Г.: Поскольку дача строилась специально для Сталина, который на дачах работал, насколько было продумано удобство работы? Сколько чело­век обслуживали этот, как Вы сказали, выносной пункт руководства страны?

А. С.: Конечно, была хорошо отлажена связь с аппаратом, с людьми, обслуживающими дачу. Допустим, из комнаты, где находился Сталин, с комнатами, где находятся люди, была постоянная связь по, так называемому, домофону. Это телефон из комнаты в комнату: индукторный аппарат, нужно провернуть его ручку, чтобы соединиться с нужным тебе человеком.

На даче находился комендант. Когда-то был Михаил Максимович. Затем комендантом стал Сергей Александрович Ефимов, который раньше был комендантом в Зубалово, а затем стал и в Во­лынском. Комендант организовывал всю жизнь на даче: службы, систему связи внутри дачи, чтобы она была всегда скоммутирована с нужными пунктами.

Были люди, готовящие пищу. Надежда Сергеевна всегда работала, у нее не было времени на ведение большого домашнего хозяйства: она работала в секретариате Ленина, затем в редакциях газет, училась в Промышленной Академии.

Поэтому семья и при её жизни нуждалась в помощнике на кухне.

У дачи есть территория, которой должен заниматься кто-то: садовник, дворник. Они тоже были.

И охрана. Её было о-очень мало до гибели Кирова, вплоть до того, что днем дачная калитка в лес была открыта. Около ворот не было никакой охраны, они не запирались на замок.

Елена Юрьевна Сергеева, жена Артёма Фёдоровича, включается в разговор:

— У нас в больнице работала медсестра (Елена Юрьевна — нейрохирург. — Е.Г.). И мы как- то разговорились с ней на ночном дежурстве. Оказалось, что её отец был директором совхоза, вблизи которого находилась дача. Эта медсестра, ровесница Светланы Аллилуевой, дружила с ней и ходила к ней на дачу. Она рассказывала, как открывала незапертую калитку, проходила на территорию, звала Светлану. Они либо отправ­лялись куда-то, либо играли на территории, либо шли в дом. Никто не останавливал, не спрашивал ни о чём. Не раз она и Сталина видела либо в до­ме, либо во дворе. Он здоровался с ней.