— Черт, настоящая классика, — сказал Кристиан.

— Какая классика? — поинтересовалась Рут, роясь в сумке в поисках бутылочки для Хэла.

— Не знаю, что тебе рассказала Марго, но ее муж тот еще тип. Он ее ненавидит.

— Не говори глупости.

— Точно, клянусь, я правду тебе говорю. Это было потрясающе. У него по всей ферме спрятаны косяки и бутылки виски. Он чертовски зол.

— Что его злит? — Бетти пинала ногами спинку сидения Рут.

— Ее самодовольная чушь главным образом.

— Ты же с ней даже не разговаривал.

— Так это и не требуется. Сразу видно, что она подлая.

Рут понимала, что это тот момент, когда она может согласиться с мужем. Они дружно посмеются, и все будет в порядке. Но у них никогда так не получалось. Что-то в его уверенности, что он может судить, и, возможно, удовольствие, которое он получал от несчастья другого, задели ее.

— Не такая уж она плохая. Черт, по крайней мере, она пытается что-то сделать, улучшить.

Кристиан фыркнул:

— Что улучшить?

— Жизнь.

— Ты знаешь, что эту ферму купил им ее отец? Она из богатеньких. Заставила Чарли бросить работу и все остальное ради того, чтобы жить на ферме и делать это говенное мыло, на котором никогда не удастся заработать.

— Ты так говоришь, как будто у него нет ни силы воли, ни характера. Он же мог отказаться.

— Ничего он не мог, ты же знаешь, как это бывает.

Рут повернулась, чтобы взглянуть на мужественный профиль мужа:

— Что ты такое говоришь? Словно вы, несчастные мужчины, должны делать все, чтобы осчастливить нас, женщин, у которых не все дома.

— Нет, Рут. Я говорю о Чарли и Марго. Он рассказал, что несколько лет назад они поехали в отпуск, так она каждый день рыдала и отказывалась вылезать из постели, пока он не согласился вместе с ней уехать из Лондона.

— Ты в самом деле считаешь, что им лучше было бы остаться в Лондоне, целыми днями работать и никогда не видеть своих детей?

— Не обязательно, но я не думаю, что им стоило трогаться с места и разыгрывать из себя идеальных семейных робинзонов, каковыми они в самом деле не являются.

— Не то что мы. — Рут слышала, как повышается ее голос. Она поняла, что Кристиан считает, будто это он услышал настоящую историю. Более чем уверен, у него даже сомнений не возникает. Рут, с другой стороны, всегда болезненно реагировала на то, что стоит за словами. Иногда она всю беседу чувствовала себя марионеткой, разговаривающей с другой марионеткой, и пыталась догадаться, что на самом деле ощущает ее собеседник, что скрывается за его публичным лицом. Кристиан же верил, что люди такие, какими кажутся. Он до сих пор не понял, что у каждого есть фасад, что все рыдают на кухне и ковыряют в носу, сидя перед телевизором.

— Черт, что тебя грызет?

— Папа сказал «черт», — сообщила Бетти с заднего сиденья.

— Ты меня грызешь, — сказала Рут. — Меня раздражает твоя лицемерная чушь.

— Ерунда. Ты злишься, потому что не услышала настоящей истории.

Рут всегда ощущала, что в каждом споре есть критический момент: только что ты сидела на краю скалы, и вот уже Кристиан держит тебя над пропастью за шиворот. Ее лицо раскраснелось, сердце забилось чаще.

— Не смей судить, услышала ли я настоящую историю или нет.

— Будет тебе, Рут. Ты же не хочешь сказать, что она сообщила тебе что-то, кроме пары рецептов мыла?

Глаза Рут жгли слезы, она чувствовала, что вот-вот разрыдается.

— Ты такой снисходительный, прямо до тошноты.

— Но ведь это правда? — засмеялся Кристиан.

— Если хочешь знать, — сказала она, — я получила историю, которую хотят услышать наши читатели. Они не желают ничего знать о неудавшемся браке или о том, что за все платит папочка, они хотят познакомиться с отважной женщиной, которая сделала то, о чем мы все мечтаем. Они все равно дочитают только до половины, сидя за своим столом во время унылого перерыва на обед или приглядывая за детишками в парке. Они хотят почувствовать, что такие вещи возможны, а не что, наоборот, все равно ничего не получится.

Кристиан попытался взять ее за руку:

— Прости, я вовсе не хотел сказать, что считаю, будто то, что ты делаешь, плохо.

Рут отмахнулась от него:

— Ничего подобного. Более того, ты прав. То, чем я занимаюсь, настоящее дерьмо, и то, чем ты занимаешься, тоже. Мы ведь оба скармливаем людям сущую ерунду. Кино и словоблудие, чтобы заглушить боль.

— Черт, ты слишком уж задумываешься.

— Не мели чушь, нельзя задумываться слишком.

На заднем сиденье начала скулить Бетти.