Почти полгода Архип Иванович уговаривал своих друзей по «Товариществу передвижников» войти вместе с ним в состав преподавателей и в Совет Императорской академии. Наконец в 1894 году И. Е. Репин, Н. Д. Кузнецов, И. И. Шишкин и В. Е. Маковский поддались на уговоры А. И. Куинджи. Теперь они получили возможность набирать себе учеников и воспитывать будущих художников, подготавливая себе смену.

Но художники неоднозначно оценивали почин Архипа Ивановича. Н. А. Ярошенко, которого называли «совестью передвижников», негодовал из-за того, что Куинджи переманил лучших художников в «реакционную» Императорскую академию художеств. А когда И. Н. Крамской поддержал мысль А. И. Куинджи о «продолжении рода» через преподавание в академии, Н. А. Ярошенко стал просто игнорировать существование Архипа Ивановича. И на одном из собраний у Брюллова в 1895 году при появлении А. И. Куинджи Ярошенко поставил вопрос о возможности присутствия «посторонних» на заседаниях товарищества. Стали голосовать, и с перевесом в два голоса вопрос был решен в пользу Ярошенко. С тех пор А. И. Куинджи уже не появлялся среди передвижников.

Еще в школе Николай участвовал в спектаклях, организованных в гимназии Карла Мая, он оформлял декорации и расписывал программы, и именно оформление театральных постановок позднее принесло Николаю Рериху мировую известность.

Оформлением декораций для театральных постановок Н. К. Рерих всерьез занялся, уже будучи студентом Академии художеств. Скульптор Михаил Осипович Микешин в 1895 году предложил своему воспитаннику участвовать сначала в оформлении декораций к «Грузинскому вечеру в Петербурге», где ставились отрывки из поэмы Важи Пшавелы «Этери», а через год был организован «Украинский вечер в Петербурге», и здесь Рерих оформлял «живые картины» из поэмы Тараса Шевченко «Кобзарь».

Через много лет Николай Константинович вспоминал свои первые успехи в оформлении этих постановок:

«Еще в студенческие годы пришлось ставить живые картины на кавказском вечере. Понравились. Подходит Блох из „Новостей“:

— Вы ведь кавказец?

— Нет, я — питерский.

— Ну, я все-таки напишу, что вы кавказец, картины-то очень хороши.

Через год с Микешиным ставили картины на украинском балу в Дворянском Собрании по эскизам Микешина. Подходит сотрудник „Новостей“:

— Вы ведь уроженец Украины?

Говорю:

— Нет, я питерец.

— Ну, я все-таки скажу, что вы украинец — картины-то удачны, видно, любите Шевченко.

Так я и оказался украинцем. Впрочем, ранее, когда на кавказском вечере я ставил картины, таким же образом я оказался грузином» [22] .

В 1895 году ученикам Высшего художественного училища Императорской академии художеств, по новым правилам, была дана возможность по окончании общего натурного класса самим выбирать, у кого из живописцев продолжить обучение. Для Николая колебаний в выборе мастерской не было, конечно же его учителем должен стать Илья Ефимович Репин, но просто прийти к известному художнику и попроситься в ученики Николай все же не решался.

Лучший друг по академии, Леон Антокольский, не раздумывал, он сразу был принят учеником к Репину, здесь свою роль сыграла, естественно, и протекция — брат его отца, знаменитый скульптор М. М. Антокольский, был членом Совета Академии художеств.

В том же году в дневнике Николай напишет: «На экзамене 28 января… в этюде съехал на разряд ниже, а между тем Илья Ефимович [Репин] говорил, что я иду быстро вперед, что весьма утешительно видеть, как люди на каждой работе прогрессируют, что он мною очень доволен. Странно! Прогресс, а между тем на разряд ниже. Леон [Антокольский] собирается не на шутку переходить в мастерскую в апреле и, чудак! надеется, что и я перейду. Напрасная надежда — на большом этюде при моей технике больше третьего разряда не получишь, а надо получить второй» [23] .

Осенью 1895 года Николай Рерих все же решился идти в мастерскую И. Е. Репина. Она располагалась на втором этаже большого дома у Калинкина моста. 2 октября Рерих с большим трепетом понес свои работы мастеру, он считал этот день для себя особым. Однако его ждало разочарование, долго расхваливая картины молодого художника, Репин вовсе не собирался брать его в ученики. Рерих с горечью дословно записал слова отказа мастера в свой дневник:

«Принять в мастерскую не могу, а если желаете, запишу кандидатом, а то места нет. Без лести могу вам сказать, что мне весьма лестно принять вас в свою мастерскую».

Рерих, конечно, был сильно огорчен, ведь его товарищи уже стали учениками, а ему предлагают всего лишь быть кандидатом и притом на неопределенное время. Долго раздумывать не пришлось, сокурсник Глеб Воропанов предложил идти вместе с ним к А. И. Куинджи. Рерих согласился, и с 30 октября уже ходил в мастерскую на Васильевском острове не каким-то кандидатом, а полноправным учеником. Позже Рерих так описывал свой выбор руководителя:

«Старая академия кончилась. Пришли новые профессора. Встала задача: к кому попасть — к Репину или к Куинджи. Репин расхвалил этюды, но он вообще не скупился на похвалы. Воропанов предложил: „Пойдем лучше к Куинджи“. Пошли. Посмотрел сурово: „Принесите работы“. Жили мы близко — против Николаевского моста — сейчас и притащили все, что было. Смотрел, молчал, что-то будет? Потом обернулся к служителю Некрасову, показал на меня и отрезал коротко: „Это вот они в мастерскую ходить будут“. Только и всего! Один из самых важных шагов совершился проще простого. Стал Архип Иванович учителем не только живописи, но и всей жизни. Поддержал в стремлении к композиции. Иногда ругал, например, за „Поход“, а потом вернется: „Впрочем, не огорчайтесь, ведь пути искусства широки — и так можно!“» [24]

Учителями Рериха в академии были талантливые художники: это и живописец Павел Петрович Чистяков (1832–1919), и скульптор Николай Акимович Лаверецкий (1837–1907), мозаичист Николай Александрович Бруни (1856–1935) и живописец Владимир Егорович Маковский (1846–1920), гравер Иван Петрович Пожалостин (1837–1909) и скульптор Гуго Романович Залеман (1859–1919), художник-баталист Богдан Павлович Виллевальде (1818–1903) и скульптор Иван Иванович Подозеров (1835–1899).

Рерих в своих воспоминаниях часто писал о них: