Зал, кажется, не рисковал дышать, опасаясь сорвать то вдохновение, которое посетило Лайсачека. В тот вечер он был попросту удивителен. Его катание – по эмоциям, по чистоте – было лучше, чем в короткой программе, хотя и в ней он вроде бы прыгнул выше головы, расположившись сразу вслед за Плющенко, с мизерным отрывом в десятые доли балла. Он не дрогнул ни разу, ни на одном прыжке, в том числе никогда не дававшихся ему тройных акселях.

Эван получил за свою произвольную великолепные баллы – больше 167. Обойти его не удалось никому. Оставался один Плющенко.

Фрэнк Кэрролл, тренер Лайсачека, улыбаясь, вспоминал, что сказал своему ученику перед тем, как настала очередь Евгения Плющенко выходить на лед: «Ну, парень, это будут самые долгие четыре минуты в твоей жизни». Для Pacific Coliseum это были четыре минуты такого же наслаждения, как и те, которые он пережил, видя «Шахерезаду» Римского-Корсакова в интерпретации Лайсачека.

Плющенко чисто сделал каскад из четверного и тройного тулупов, два тройных акселя, тройной лутц. В перерыве между прыжками он успевал заигрывать с публикой, которая под его танго заводилась и распалялась. Она, уже заранее влюбленная в него, была в экстазе и, может, если бы он оказался настойчивее, не ограничившись посланным трибунам воздушным поцелуем, ринулась бы, круша борта и заградительные стекла, на лед поздравлять кумира. По крайней мере, речь о той ее части, которая в четверг не болела за Америку.

Но что-то после этого в целом блистательного проката Евгения Плющенко кольнуло душу. Что-то едва различимое. Например, запись в официальном заявочном листе, в котором значился каскад не из четверного и тройного прыжков, а из четверного и двух тройных. Ощущение, что пару раз на приземлениях Плющенко немножко дрогнул, что дорожки и вращения у него не такие интересные, как у Лайсачека. А ведь дорожки и вращения с того момента, как Евгений Плющенко ушел из спорта, стали цениться гораздо выше, чем прежде.

А еще через несколько секунд на табло появились оценки россиянина. Он проиграл Эвану Лайсачеку – проиграл балл с небольшим. И зал мгновенно разделился на две равные половины. Одна торжествовала, а другая недовольно гудела, считая, что чемпионом заслуживал стать не американец. И правду было искать совершенно бесполезно. В тот вечер у каждого была своя правда.

И он вернулся. Выиграл московский этап мирового Гран-при, чемпионат Европы. Приехал на Олимпиаду. Он ведь почти выиграл и ее. Прыгнул четверной. Но оказалось, что его четверной не нужен тому фигурному катанию, которое жило без него три этих года.

Тренер Евгения Плющенко Алексей Мишин не понимал, как может существовать такая система, которая не поощряет стремления готовить четверные прыжки, то есть повышать сложность программы. Фрэнк Кэрролл говорил о цельности программы, мелких неточностях и нюансах судейских оценок. Глава техкома Международного союза конькобежцев, эксперт по актуальному как никогда судейству Александр Лакерник в целом соглашался с Кэрролом: «Система состоит из множества, что ли, мелких деталей. Все дело в нюансах. С одной стороны, четверные – это здорово, а с другой – нельзя, чтобы фигурное катание превращалось в состязание по их исполнению». И добавлял, что подходить к исходу этого противостояния, оперируя терминами «справедливо» и «несправедливо», попросту нельзя.

А сам Евгений поначалу ничего не говорил. Он все время оглядывался на большой экран, по которому его катание показывали с помощью кинопроектора в натуральную величину. Ему, наверно, нельзя было это смотреть. Это было, без преувеличения, похоже на самоубийство. То, что он делал, был самый страшный изо всех видов мазохизма. Он смотрел, как он проигрывает. Вообще-то это выше сил нормального человека. Можно было попросить выключить экран. Нужно было попросить.

Но это был не тот случай. Нормальные люди не возвращаются в спорт после трехлетнего перерыва, когда достигли в нем всего, о чем мечтали. Но оказалось, что он и продолжает мечтать. Это был большой сюрприз для всех. Почти никто не верил. Возможно, он сам не верил.

Но он вернулся. Выиграл московский этап мирового Гран-при, чемпионат Европы. Приехал на Олимпиаду. Он ведь почти выиграл и ее. Прыгнул четверной. Но оказалось, что его четверной не нужен тому фигурному катанию, которое жило без него три этих года. Так же, как, похоже, и он сам. Он в нем, похоже, оказался лишним. Он мешал этому фигурному катанию. Оно только-только решило, куда развивается: транзишн, дорожки, вращения… А тут вдруг опять возникает он со своим четверным, который никому, кроме него, и не дается – а значит, никому и не нужен. Без Плющенко им всем было спокойней. Они думали, что так уже и будет всегда.

А он вернулся – и проиграл одну из самых крупных ставок, которые делал в своей жизни. Весь его гигантский опыт долготерпения оказался ничтожным на фоне его второго места. После этого он не хотел и не мог быть великодушным и снисходительным ни к кому. Он называл вещи их именами.

– Да это бред полный, а не фигурное катание! Не мужское фигурное катание! Вот Лайсачек сказал, что четверные не нужны! Что у нас другие компоненты, что у нас транзишны… сраные, извините за выражение… Так давайте разделим: мужское фигурное катание и мужское катание «танцы на льду»! Здорово! Давайте!..