— Так каков же ваш возраст? — повторил свой вопрос судья.

— У меня нет возраста! — ответил старец тем надтреснутым голосом, когда собеседнику слышны не слова, а только звуки, их составляющие.

— Где вы родились?

— В замке Беренгельд, в Высоких Альпах, — ответил он.

Услышав название родового замка, владельцем которого он стал после смерти отца, генерал невольно вздрогнул.

— В котором году? — бесстрастно поинтересовался судья, не желая, чтобы присутствующие чиновники поняли, какое большое значение придавал он этому вопросу.

— В одна тысяча… — старец запнулся, словно ступил на край пропасти, и внезапно гневно воскликнул: — Несчастные юнцы, вы пытаетесь одолеть Столетнего Старца! Я не стану отвечать на ваши вопросы — только суд присяжных может приказать мне говорить, если, конечно, вы сможете меня туда доставить! Я буду говорить только в суде.

Приступили к слушанию показаний свидетелей. Врач, ездивший принимать роды, подтвердил, что прошлой ночью около одиннадцати часов он видел, как мадемуазель Фанни Ламанель сидела на лугу напротив моста через Шер: он узнал ее по прическе, поясу и шали, которые обычно носила девушка. Затем он добавил, что подле нее действительно сидел военный, однако лица его он не видел, но, судя по осанке и мундиру, это вполне мог быть генерал Беренгельд.

Тут же все обернулись и посмотрели на генерала; тот страшно покраснел.

Следователь спросил, подтверждает ли Беренгельд слова врача. Генерал полностью подтвердил их.

Работник фабрики сообщил следствию, что товарищ его, умерший от горя при известии о смерти Фанни, в тот вечер провожал ее до Железных ворот; обратно девушка не вернулась.

Жена покойного рассказала, как муж по секрету сообщил ей, что это он посоветовал Фанни попросить обвиняемого вылечить ее отца, ибо этот человек некогда вылечил ее самое от смертельной болезни. После встречи с обвиняемым мадемуазель Фанни каждый вечер ходила в пещеру, именуемую Дырой Граммона.

Кучер Беренгельда сказал, что вчера ночью, от полуночи до часу, они следовали за старцем от моста через Шер до Железных ворот.

Смельчак заявил, что в половине двенадцатого он слышал душераздирающие крики, доносящиеся из Дыры Граммона, а еще раньше видел, как девушка шла через луг по направлению к пещере. Затем вместе с генералом он был свидетелем бегства старца. Рассказал он и об исчезновении странного мешка, а в заключение призвал генерала подтвердить правдивость его слов.

Внимание судей умножилось: они с живым интересом уставились на Беренгельда; следователь предложил генералу изложить все, что ему известно о настоящем деле.

Услышав приказ, отданный суровым непререкаемым тоном, свойственным судейским чинам, генерал презрительно вскинул голову, ясно давая понять, что не станет отвечать ни на какие вопросы. Молчание Беренгельда поразило судей; изумленно переглядываясь, они, проявив поразительное единодушие, одновременно решили, что генерал также мог быть сообщником преступника. Напомним, что бледность, тревожный взгляд и беспокойное поведение генерала подтверждали эту внезапно возникшую догадку. По сравнению с самоуверенным спокойствием старца волнение Беренгельда особенно бросалось в глаза. Поигрывая полой своего широкого плаща, старец бросал на судей, дерзнувших строго взглянуть на него, такие взоры, от которых тем становилось жутко.

Смельчак подошел к генералу и дрожащим голосом произнес:

— Неужели генерал решил опозорить старого солдата? Неужели ваше молчание означает, что я солгал? Я понимаю, что этот коршун, — и он указал пальцем на судью, — невежливо обратился к вам… Но, генерал… впрочем, вы мой господин, и моя честь, равно как и жизнь, принадлежат вам.

В надежде, что генерал заговорит, судья решил пропустить слова бравого воина мимо ушей. Но Беренгельд по-прежнему хранил молчание: видимо, у него имелись на то весьма веские причины. Однако обвиняемый быстро понял, что Беренгельд, будучи человеком чести, станет молчать даже во вред себе.

— Генерал, — тронув его за рукав, обратился к нему старец, — если ваш отказ отвечать вызван нежеланием посвящать кого-либо в обстоятельства нашего знакомства, прошу вас, говорите, не скрывайте ничего! Расскажите все, что знаете, — я так хочу!

Последние слова старец произнес с улыбкой, достойной поистине самого сатаны; внезапно всем показалось, что перед ними вознесшийся из бездны Князь Тьмы, описанный Мильтоном в его поэме.

Выступив вперед и многозначительно посмотрев на старца, генерал коротко рассказал о том, что уже было изложено в первых главах этого повествования. Во время его рассказа старец стоял в прежней позе и хранил молчание; на его бледном, как у трупа, лице не шевельнулся ни один мускул, а его немигающие горящие глаза уставились на мэра — казалось, в комнате стоит мертвец или статуя.

Когда генерал кончил говорить, помощник прокурора продолжил допрос, а следователь сразу же подписал постановление на арест: обстоятельства, выяснившиеся в ходе допроса свидетелей, оказались гораздо более отягчающими, нежели он предполагал, а посему он вынужден арестовать старца.

Выйдя из дома, Смельчак вместе с другими свидетелями сообщили взбудораженной толпе, что предполагаемого убийцу Фанни сейчас поведут в тюрьму. При этом известии вновь раздались прежние угрожающие выкрики.

Услыхав этот взрыв негодования, старец содрогнулся; панический страх охватил его, он задрожал и сразу стал похож на жалкое существо, обнаруженное в каминной трубе. Страх этот уподоблял его простым смертным. Зрелище исполинского старца, трясущегося за свою жизнь, трепещущего от одной только мысли о смерти, наполняло душу отвращением и одновременно внушало ужас.