— Генерал, — торжественно начала девушка, и лицо ее, освещенное бледным светом луны, мгновенно приковало к себе внимание Беренгельда, — зачем вы спрашиваете меня о том, чего я вам все равно не смогу рассказать? И хочу вас предупредить: услышав условный сигнал, мне придется прервать свой рассказ, поэтому я заранее прошу вас не удерживать меня и не пытаться следовать за мной. Поклянитесь, генерал, что не станете препятствовать мне исполнить мой долг!..

— Клянусь, — столь же торжественно ответил генерал.

— Поклянитесь честью, — взволнованно настаивала она.

— Клянусь честью, — повторил генерал.

В эту минуту Беренгельд взглянул в сторону холма и увидел, как у подножия его заклубилось густое черное облако дыма.

Незнакомка, с тревогой следившая за направлением его взора, также вперила свой взгляд в черные клубы, но, разглядев средь них слабо мерцавший огонек, несколько успокоилась.

Вдоволь наглядевшись на холм Граммона, собеседники надолго умолкли, погрузившись в размышления, которые, судя по выражению их лиц, во многом были сходны. Наконец глаза их встретились, и девушка произнесла:

— Генерал, поклянитесь, что нога ваша никогда не ступит туда, откуда сейчас вырывается этот черный дым, то есть в пещеру Граммона! Клянетесь, генерал?

Голос ее звучал робко, но во взгляде читалась страстная мольба. Легко было догадаться, что она смертельно боялась услышать отказ.

— Клянусь, — успокоил ее генерал.

Лицо незнакомки озарилось искренней радостью — лучшим свидетельством чистоты ее помыслов. Расстелив на траве шаль, девушка села на нее и, указав генералу на лежащий рядом камень, предложила ему занять это импровизированное сиденье. Мимо них по дороге прошли несколько солдат, проехал на лошади местный врач, возвращавшийся из соседней деревни от больного. Замедлив ход, он долго и удивленно разглядывал сидевших на обочине девушку и генерала, однако заговорить с ними не решился и поскакал дальше. Только когда врач отъехал достаточно далеко, прекрасная уроженка Тура начала свой рассказ.

— Догадываюсь, что ночная прогулка, подобная моей, наводит на вполне определенные мысли; поэтому, как вы понимаете, только чрезвычайная нужда заставила меня предпринять ее: это мой долг, и я не могу уклониться от него.

Мой отец — хозяин текстильной мануфактуры, один из самых богатых людей в городе. Фабрика его дает работу множеству семейств, а благотворительностью и добротой он снискал любовь и уважение не только своих рабочих, но и всего города.

Меня зовут Фанни, я у него единственная дочь. Отец нежно любит меня, а я, сударь, люблю его так сильно, как только может любить дочь.

При этих словах на глазах рассказчицы выступили слезы. Одна их них, скатившись по щеке, упала на траву, и, словно капля утренней росы, засверкала чистым алмазным блеском. Воистину, если существует божественное провидение, призванное воздавать нам должное за наши чувства и помыслы, это свидетельство дочерней любви было бы оценено по самой высокой мерке. Слезы и чистый, звонкий голос юной красавицы, начавшей свой рассказ, чрезвычайно взволновали генерала.

— Видя, как отец заботится обо мне, — продолжала девушка, — я лаской и покорностью отвечала на его заботы, старательно училась тому, чему ему угодно было обучать меня. Сегодня я благодарю небо за то, что оно наделило меня способностью к музыке, ибо звуки, извлекаемые мною из моего инструмента, облегчают нынешние страдания моего отца.

При этих словах Фанни не могла сдержать рыданий.

— Ах, сударь, — всхлипывала она, — зрелище мучений смертельно больного отца раздирают мне душу; кому не довелось увидеть подобной картины, тот никогда не страдал.

На миг она умолкла, но, быстро смахнув скатившуюся из ее прекрасные черных глаз слезу, продолжила:

— Три года назад отцу понадобились дополнительные работники; чтобы найти их, он отправился в Лион. Среди прочих новичков он привез оттуда одного старика, чрезвычайно искусного в деле окраски шелковых тканей; изготовленные им красители придавали шелку особый блеск, отчего известность отцовской мануфактуры еще больше возросла. Но через год старик заболел и, несмотря на все попытки отца спасти его, умер. А надо вам сказать, что всегда, когда работники мануфактуры заболевали, отец имел обыкновение оказывать им самую действенную помощь.

Вскоре отец сам тяжело заболел: я даже представить себе не могла, что на свете существуют такие страшные болезни. Не желая никого винить, скажу лишь, что отец заболел сразу после смерти старика рабочего, ибо он до последней минуты сидел возле постели умирающего и принял его последний вздох.

— Так, значит, тот старик уже умер? — спросил Беренгельд.

— О, да, сударь, врачи произвели вскрытие, но ничего особенного не обнаружили… Я же твердо уверена, что, умирая, старик передал свою болезнь отцу.