Из кустов вылезает жена в дикообразном состоянии. На ноги у нее налипли целые платформы не подсохших коровьих лепешек. Я навстречу ей хлопаю крыльями и разеваю рот.

– А что, разве ежевики не будет? – спрашиваю я у жены и получаю в ответ свирепые взгляды.

Не считая проклятых лепешек, жена искусана, истерзана, из нее куски торчат и во всем этом виноват, конечно же, я – жалкий эгоист, погрязший в глупостях и в ежевике, в то время как жена повесилась на колючих кустах и уже двадцать минут, дрыгая ногами, мечтает о земле.

– А где же дядя Жора? – скольжу я по окрестностям отсутствующим взглядом, стараясь перенапрячь жену.

– Ва-а!!! – раздаётся из ближайшего бурелома. – Ва-а!!!

Мы от страха повисаем на ветвях. В зарослях кто-то возится и ревет. Медведь! Из-под листвы с треском вылезает закатившая глаза жуткая физиономия дяди Жоры.

– Что, испугались? – радуется он. В ту же ночь дяде Жоре приснился медведь, вылезающий из берлоги. Дядя Жора закричал во сне, вскочил и прокусил себе язык.

А потом, сверкая в ночи белками, под жалкие повизгивания он отправился в прихожую, где перед зеркалом разложил на ладони свой язык, долго рассматривал его, жалел себя и цокал.

– Что, испугались? – дядя Жора в восторге от своей выдумки.

– С ума сошёл что ли? – говорит ему моя жена. – И так страшный, а ещё орёшь.

– Сащя, на! – появляется из-за стволов кустарника рука тети Тамары. Ничто во время сбора ягод меня так не раздражает, как бесцельное выяснение отношений.

– Собирайте что-нибудь, не стойте! – бросаю я жене и дяде Жоре и ухожу, уводимый рукой тети Тамары. Она ходит по горам как танк и собирает как комбайн. Когда мужу тети Тамары говорили: «Купи машину», – он показывал на жену и говорил: «Зачем мне машина, у меня есть танк».

Где-то внизу, на дороге, восторженный, как ишак, орёт клаксон. Это машина дяди Армена. За нами приехали.

– Э-э-э… – отмахивается от него тетя Тамара. Она ещё ничего не собрала.

Дома нас ждёт борщ, его ещё вчера сварил дядя Жора.

Мне навстречу попадает Марут. Ему хочется сделать мне подарок.

– Хочешь, я покажу тебе мой карьер? – спрашивает меня Марут. Это и есть его подарок. Отказаться невозможно, конечно, хочу.

Мы кричим, что скоро будем, и сбегаем по лестнице до того, как голова моей жены высовывается из кухни. На улице встречаем Мартуна. Он на «КРАЗе».

«КРАЗ» здесь заменяет лошадь. Если раньше невесту воровали на лошади, то теперь это делают на «КРАЗе».

Садимся и едем. Почему-то в сторону от карьера. Спрашиваю у Марута: где же его великий карьер?

– Мы поедем в крепость Давид-бека. Это историческое место. Ты хочешь в историческое место?

– Конечна хочу, – и «КРАЗ» сворачивает в горы. Он кряхтит, взбирается, лезет. Внутри кабины мы подпрыгиваем и стукаемся головами.

Подбрасывает на удивление сильно.

Хорошо, что все мы мужчины, у женщин груди давно были бы на загривке.

– Это историческое место, – в промежутках между прыжками кормит меня экзотикой Мартун. – Ты не хочешь в этом историческом месте выпить бутылочку вина?

Объясняю, что вообще не пью.

– А, да, понятно, – говорят мне. – А какое ты любишь вино?

Еле отговариваюсь.

Приехали. Стукнулись головами в последний раз и замерли – «КРАЗ» останавливается. Дальше пойдем пешком. Вокруг вековой орешник, разбросанный по крутому склону. Лезем по скользким камням. Солнце укутано в листья ореха. Кругом мрак и столетья. Впереди что-то похожее на кирпичную кладку. Перелезаем через нее и оказываемся в историческом месте. Так написано на табличке. От Мартуна я узнаю, что именно здесь Давид-бек разбил турок. От Давид-бека осталась пятиметровая сторожевая башня, а от экспедиции ереванских археологов – рвы и канавы.

– Сволочи! – говорит Мартун, имея в виду ереванских археологов. – Перерыли такое историческое место! Золото Давид-бека ищут, сволочи!

По преданию, Давид-бек где-то здесь зарыл свое золото.

Мартун плюет и замолкает в остервенелом презрении ко всякой цивилизации. Тень Давида, услышь она Мартуна, была бы удовлетворена.

После ежевики внутри у меня творится что-то неладное. Призываю на помощь всю свою огромную силу воли и поручаю ей заняться желудком. Внутренне я уже начинаю кружить и скулить. Решаюсь обратиться к Мартуну, стараясь как можно мягче, не задевая седой старины:

– А-а… это вот… где здесь туалет?

– Туалет?!! – не понимает Мартун и делает широкий жест по развалинам. – Здесь везде туалет!

Мне становится плохо. На обломках вечности я ни за что не решусь…

Прошусь домой. Если со мной в дороге что-либо случится, то в этом будет виновато только былое.

– Давай поедем по старой горной дороге? – спрашивают меня.

– Давай! – соглашаюсь я. Я теперь со всем соглашаюсь.

«КРАЗ» ревет и снова карабкается в горы. Меня мутит от дикой ягоды и поворотов.