— Пойди погуляй малость…

Буэн послушно вышел, волнуясь, как, пожалуй, никогда в жизни… Для него это последняя соломинка. У Нелли он перестанет думать о Маргарите и г-же Мартен, об опасностях, подстерегающих его в доме жены. Нелли понимает его. Она всех понимает. У нее нет предрассудков, и в людях, в их поступках она видит только хорошую сторону.

Комнаты у нее на полуэтаже, их полукруглые окна видны с противоположного тротуара. Потолки там, должно быть, низкие, и, видимо, слышно все, что происходит в кафе и в кухне. Но для него это будет идеальное убежище. Все равно как во времена, когда он жил с Анжелой. Никто не будет за ним подглядывать. Он сможет уходить, когда хочет, и не оборачиваться, проверяя, не идет ли кто следом. Он больше не услышит, как две эти карги злословят, наблюдая за его реакцией, чтобы когда-нибудь использовать свои наблюдения против него.

— Буэн обошел квартал по периметру, потом еще раз, но уже в другом направлении, несколько раз смотрел на часы и наконец вернулся в сумрачное прохладное кафе. У стойки стоял рабочий в заляпанной гипсом робе. Лицо у него тоже было в пятнышках гипса, особенно ресницы и брови, и от этого он смахивал на Пьеро. Буэн испугался, что он помешает им с Нелли. Сейчас не время ее раздражать. Глянув на часы, он собрался уйти, но она дала ему понять, что не собирается уединяться с этим парнем в кухне.

— Что тебе налить?

— Как обычно, стаканчик белого.

— А может быть, стакан?

— Ну, стакан…

Правильно, нечего ломать комедию. Ему семьдесят один, и он не обязан ни перед кем отчитываться. Чего, собственно, ради он попросил стаканчик? Ведь знал же, что она нальет большой стакан.

— Дел тут нам еще на недельку, — продолжал человек с лицом Пьеро. — Работа непыльная. Нас трое, друг с другом ладим. А можно взять бутылочку для товарищей?

— Такого же?

Нелли подняла крышку и полезла в подвал. Все-таки прекрасно жилось Тео, пусть даже кончил плохо: он ведь умер молодым, в шестьдесят два не то в шестьдесят три года.

— Благодарю, хозяюшка.

Штукатур не удержался — уставился на пышную грудь Нелли. Проработай он тут еще недельку, наверно, тоже попользовался бы ею, как все прочие. А что? Блондин, нет еще тридцати, глаза веселые…

— Ну что? — спросил Буэн.

— Попробуем.

— Когда я могу переехать?

— Когда хочешь. Мне нужно только застелить постель. После смерти Тео на ней никто не спал. О цене Буэн не стал спрашивать.

— Чемодан я принесу сразу после обеда.

— Надеюсь, ты не будешь перевозить все имущество? Буэн почувствовал такое облегчение, что на улице даже насвистывал. Это поистине спасение, и он только удивлялся, почему не подумал о Нелли раньше.

Когда Буэн пришел домой, глаза у него хитро блестели. Маргарита получит сюрприз. Жертва удрала. Теперь старухе не за кем шпионить: она осталась одна. Буэн попытался представить, как обе бабы будут за чаем обсуждать его бегство.

— Он все вещи забрал? — спросит эта змея, г-жа Мартен.

— Нет, только большой чемодан.

— Может, поехал к кому-нибудь? Кто-то в провинции заболел или умер?

— У него нет родственников. Он никогда ни от кого не получал писем, только рекламные проспекты.

— А вид у него какой был?

— Как будто он издевался надо мной.

— Уверяю вас, он вернется!

— Вы думаете?

— А вы не пошли за ним?

Тут Маргарита покраснеет: она действительно пошла за ним следом. Неплохую шутку он с нею сыграл, а это значит, что он обрел равновесие.

Чемодан был тяжеленный. Буэн дотащил его до площади Сен-Жак, где всегда стоят такси. Маргарита семенила сзади метрах в десяти, и когда он оборачивался, на лице ее читалось смятение. “Погоди, погоди, старушка…” В спешке она не захватила сумочку, и денег у нее не было. Буэн сел в такси и бросил шоферу:

— На Восточный вокзал.

В 1914 году с этого вокзала он отправился на фронт. Маргарита в лиловом костюме стояла, не веря своим глазам. Чуть отъехав, Буэн сказал таксисту:

— Езжайте прямо, я скажу, куда сворачивать.

— А вокзал как?

— Я передумал.

— Дело хозяйское.

Наконец, прикинув, что Маргарита успела дойти до дома, Буэн скомандовал:

— Угол улицы Фейантинок.

— Который угол?

— Все равно.

Солнце стояло высоко, жаркое, ослепительное. Парижский воздух пьянил. Уже много лет он не вдыхал с таким наслаждением городские запахи.

А Маргарита сидит одна — одна за столом, в кухне, в целом доме — и ест с такой миной, словно никогда не испытывает голода. Этакое неземное существо, которое выше низменных потребностей!

— Уже? Но ты говорил…

Нелли ела — тоже в одиночестве, но с изрядным аппетитом.

— Я занесу чемодан и пойду. Не хватило терпения ждать, да и есть с нею не хотелось. Схожу в ресторан.

Нелли заколебалась, не предложить ли Эмилю разделить с нею трапезу, выглядевшую весьма привлекательно: тулузские колбаски, жаренные с красной капустой, толстые, сочные, вкусно пахнущие чесноком. И все-таки она решила не создавать прецедент. Женщина она практичная, на земле стоит обеими ногами и отлично знает мужчин. Не требует от них больше, чем они могут дать, и потому превосходно ладит с ними.