Почти все мужчины из аула ушли сегодня на базар. Особенно безлюдно в ряду Сухана Скупого, что стоит на отлёте от основного аула, ближе к мосту. Часть мужчин вместе со всеми аульчанамн в городе, других Сухан-бай послал за саксаулом и сухими стеблями трав, которыми очень удобно топить тамдыр [17] , третьих — ещё куда-то. Только редкая перекличку женских голосов да стук гребней ковровщиц несколько оживлял пустой ряд кибиток.

Ударив последний раз гребнем, Узук посмотрела на ковёр и крикнула в дверь мазанки:

— Огульнияз-эдже! Мама! Идите отрезать ковёр!

В эти дни Оразсолтан-эдже и Огульнияз-эдже почти не разлучались. Они и сегодня с раннего утра сидели вместе, оживлённо обсуждая всё, что им предстоит сделать в ближайшие дни.

Услышав голос девушки, Огульнияз-эдже одобрительно сказала:

— Молодец! Быстро закончила. А ну, показывай красоту рук своих!

Вслед за ней подошла и Оразсолтан-эдже, тоже залюбовалась ковром.

— Возьмите, — Узук протянула женщинам свой кесер [18] .

Оразсолтан-эдже и Огульнияз-эдже долго препирались, отказываясь взять нож из уважения друг к другу. «Бери ты, Оразсолтан!» — «Нет, это ваше право, раньше вы». Наконец, Огульнияз-эдже уступила.

— Бисмилла рахман рахым… — забормотала она слова традиционной молитвы и наклонилась к ковру.

Узук смотрела, как падали обрезанные нити основы, которые столько дней звенели под её руками струнами дутара. Девушке было немножко грустно, словно она провожала в дальний путь близкого человека. И в это же время ей казалось, что кривой нож в руке Огульнияз-эдже обрезает не основу, а те горести и тревоги, что тянулись к Узук последнее время.

Огульнияз-эдже подняла ковёр на вытянутых руках, сказала с ласковым сожалением:

— Эх, душа моя, если бы все твои ковры принадлежали тебе…

Ей не удалось закончить свою мысль.

Стук гребней ковровщиц превратился в дробный конский топот, резко оборвавшийся возле мазанки. Женщины переглянулись: кого аллах в гости привёл? Но не успели они ничего сообразить, как в дверях мазанки появились трое вооружённых незнакомых джигитов. Узук ахнула и испуганно присела.

Впереди шёл длиннорукий, длинноногий джигит о узкими раскосыми глазами, крупным носом и коротко подстриженной бородой на продолговатом лице. Чёрный лохматый тельпек висел у него на ремешке за спиной. Жёлтый шёлковый кушак по красному халату и сапоги на высоких каблуках говорили, что это человек состоятельный.

Несколько мгновений косоглазый вглядывался в женщин, замерших в полутьме мазанки, потом шагнул вперёд и стремительно, по-волчьи, схватил в охапку Узук.

— Эй-вай-эй! Чтоб вас бог покарал!! — завопила опомнившаяся Оразсолтан-эдже и тяжёлым гребнем изо всех сил ударила похитителя по лицу. Тот качнулся, но добычу не выпустил, а в следующую минуту гребень был вырван из рук Оразсолтан-эдже, а сама она грубо отброшена в сторону.

Второй джигит, оттолкнув Огульнияз-эдже, бросился на помощь косоглазому, по лицу которого текла кровь, схватил за ноги отчаянно сопротивлявшуюся девушку. Огульнияз-эдже полоснула ножом по хищной пятерне, вцепившейся в тело Узук. Но что может сделать маленький рабочий нож в неопытных руках старой женщины!

— Уйми старуху, Ковус! — крикнул второй джигит.

Третий из приехавших бросил поводья коней, схватил Огульнияз-эдже за руку и так вывернул её, что женщина, выронив нож, завопила от нестерпимой боли. Джигит швырнул её на землю, поднял дарты и с такой силон ударил цеплявшуюся за дочь Огульсолтан-эдже по спине, что та, как подкошенная, свалилась без памяти. Огульнияз-эдже громко кричала во дворе, призывая людей на помощь.

Джигиты быстро и умело связали брыкавшуюся Узук, заткнули ей рот платком, перебросили через седло лошади косоглазого и стали поспешно усаживаться.

Привлечённые криками Огульнияз-эдже, сбежались женщины и дети. Немногие мужчины, копавшиеся в поле, тоже услышали шум в селе и спешили на помощь, но они были далеко.

Женщины окружили лежавшую Оразсолтан-эдже, жалостно запричитали:

— Убили её!

— Он, убили Оразсолтан!

— Горе-то какое!..

— Что вы стоите! — закричала Огульнияз-эдже. — Хватайте тех! Девочку отнимайте! — придерживая вывихнутую руку, она повернулась к кибитке. — Дур-ды-ы! Беги на базар! Скажи нашим, кого увидишь, что Узук увезли, всех в селе перебили! Беги скорее!

Пользуясь заминкой, похитители успели бы ускакать, если бы не аульные собаки. Осатаневшие от шума огромные псы хрипели в свирепом лае и хватали коней чуть ли не за самые морды. Кони испуганно задирали головы, тревожно топтались на месте, не слушая понукания всадников, пятились назад.

Дурды увидел сестру на седле одного из джигитов и бросился к ней, не обращая внимания на крики Огульнияз-эдже. Девушка билась, старалась освободиться, длинные косы её волочились по земле, попадая то под копыта коня, то под лапы беснующихся собак.