Шрифт:
— Вот хорошо, сама пришла! — обрадовался Сухан Скупой. — Оразсолтан, не надо себя терзать. Люди хотят с тобой посоветоваться, как быть. Что ты им ответишь?
— Спрашивайте, — мёртвым голосом отозвалась Оразсолтан-эдже. — Я вам отвечу…
— Вот и хорошо… Ты только не плачь и не расстраивайся. Дочь твоя, слава аллаху, не умерла… она жива-здорова… к хорошим людям в дом попала… Гм… кхе… Вот человек приехал — что ты ему скажешь?
Сухан Скупой сунул в рот бороду, пожевал её. С трудом перегнув руку, дотянулся до спины около шеи и стал чесаться, посапывая и кряхтя.
Опершись локтями о колени, Оразсолтан-эдже склонила голову.
— Мне нечего говорить приезжему человеку… Мне нужна моя дочь — больше мне ничего не нужно… Помогите мне… верните мне мою дочь… Даже ноготок своей дочери… я им… — Её душили слёзы.
— Неразумно ты мыслишь, Оразсолтан, совсем неразумно! — Сухан Скупой выталкивал языком иза рта откусанные волосинки бороды. — Тьфу…! Тьфу… «Человек должен вытягивать ноги по своему одеялу… Как люди решат, ты должна согласиться. Тебе никто худа не желает. У всех у нас честь задета! — И он снова покосился на безмолвствующего арчина. Тот крутил в пальцах маленькую тыквинку-табакерку для наса [27] и равнодушно глядел вниз, словно всё происходящее его не касалось. Заметив взгляд Сухана Скупого, гость тоже скользнул глазами в сторону старшины аула и угрюмо свёл к переносице разлапые брови, а рука его незаметно, словно сама собой, подвинулась к рукояти ятагана.
27
Нас — особым способом приготовленный, мелко истолчённый табак, который кладут под язык.
Старики заворочались, завздыхали.
— Верно, наша честь страдает.
— Надо подумать как следует.
— Люди хотят тебе добра, Оразсолтан, Сухан-бай правильно сказал.
— Пусть гость возвращается. Мы сами посоветуемся.
— Конечно! Рассердившись на вошь, не сжигают всё одеяло!
— Конечно!
Оразсолтан-эдже заплакала.
— Верните мне мою дочь — вот весь мой совет… Если вы добрые сородичи — исполните свой долг: верните мою дочь!..
— Вот глупая женщина! — раздражённо сказал Сухан Скупой. — Ей говорят: «Козёл!» — А она: «Подои её!». Столько мудрых людей собралось из-за неё, время теряют, советуют, а она всё одно твердит. Нельзя так, Оразсолтан, людей уважать надо! Вон даже почтенный Байрамклыч-бай уважение какое тебе оказал — приехал посредником, а ты обижаешь его… Все оскорблены до глубины души, все мы горим — надо немного поостыть. Я думаю так, люди: пусть уважаемый Байрамклыч-бай возвращается, а мы всё взвесим, всё обдумаем и…
Некоторые старики согласно кивали головами, на многие возмутились.
— Нельзя делать так!
— Мать просит — обязаны послушать её!
— За ней последнее слово!
— Конечно! А то тоже получается вроде этого козла! Мать одно просит, а мы другое гнём.
— Женщина и есть женщина! Отца надо спросить!
— Где отец? Нет его!
— Что может посоветовать женщина?
— Мать расстроена! Ей сейчас, как голодной курице просо, так и дочь!
— Конечно, не твою увезли! Сытый голодного не разумеет!
— Нельзя торопиться с этим делом!
— То — в одной семье горе, а то — десять плакать будут.
— А совесть свою под кошму спрячем?
— Нельзя на весь аул беду наводить!!!
Подавали свои реплики и стоявшие во дворе.
Прислушиваясь к спорящим, Сухан Скупой торопливо сказал:
— Значит, так и порешили… Поезжайте, Байрамклыч-бай, и передайте им всё это… Мы здесь обдумаем…
— Пусть будет так! — согласился гость. — А вы» эдже, не убивайтесь, дочь ваша в хороших руках. Соглашайтесь с тем, что посоветуют яшули, они люди умные, плохой дорогой не пойдут. — Он хитро подмигнул Сухану Скупому. — Каждый выбирает дорогу то своим ногам.
— Я бессильная женщина, — с горечью сказала Оразсолтан-эдже. — Я прошу вас… Верните мне мою дочь! Не надо мне другого решения… До самой смерти не надо… не соглашусь я… Мои слёзы дойдут до аллаха… На том свете ответ держать будете, если на этом смелых людей не найдётся.
Цепляясь за дверь, она со стоном поднялась. Со двора протянулись заботливые руки — она тяжело опёрлась на них.
— Ну, хорошо, если разрешите — я поеду, — сказал гость.
Арчин поднял голову, прищурясь обвёл глазами собравшихся. Люди вздрогнули от его резкого голоса.
— Есть пословица: «Ударишь корову по рогам — у неё копыта заноют»… Оказывается, лжёт пословица! Вам не ударили по рогам — сломали рога!.. А я не вижу, чтобы ваше собственное тело заныло… Тридцать лет эти люди жили рядом с вами, а свалилась на них беда — вы бороды чесать начали! Или вы только говорите о чести? Может, наш род слабее их рода, наши люди трусливее их людей? Сегодня увезли девушку — мы смолчали. Завтра приедут — чью-нибудь жену увезут. Тоже молчать будем? Или ваши руки так привыкли к недоуздку верблюда и к чапигам омача [28] , что не могут удержать саблю и конских подводьев? Глядя на вас, не подумаешь, что вы — туркмены!
28
Омач — деревянная соха, употреблявшаяся у туркменские крестьян.
Голос арчина гремел, и люди, сначала обиженные его словами, почувствовали боевой азарт и стали грозно посматривать по сторонам. Насторожившийся гость не спускал взгляда с арчина и на лице его, вместе с тревожным ожиданием, проглядывало какое-то удовлетворение, словно он был доволен неожиданным поворотом событий.
— Кровь смывается водой! — говорил арчин. — На обиду смывают кровью! Возвращайтесь, посланец Бекмурада, и передайте всё, что слышали здесь! Они сделали своё дело, теперь пусть ожидают, что сделаем мы… Так и передай им, Байрамклыч-бай!