Распрощавшись с субмариной, "Адмирал Бутаков" и эсминцы взяли курс на юг. Они шли среди бела дня по Цусимскому проливу, разделяющему Японию и принадлежащую ей же Корею. Но сейчас этот обычно оживленный пролив был совершенно пустынным, исчезли даже джонки. Ни одного гражданского судна или военного корабля. Только в небе изредка появлялись японские самолеты. Абстрактный термин "господство на море" приобретало зримое выражение. Легкие русские корабли проходили по внутренним водам Японской империи, как хозяева, у которых никто не смеет встать на дороге. Впрочем, не стоило терять и осторожности. Корабли шли полным ходом, совершая противолодочные зигзаги, а дозорные на фор-марсах до боли в глазах всматривались в слепящие солнечным блеском волны - не мелькнут ли зловещий поднятый карандаш перископа вражеской субмарины.

Через два часа, где-то на широте Нагасаки, по курсу на горизонте прямо были замечены дымные следы. Это мог быть и японский транспорт, и нейтрал, которого следовало досмотреть на предмет военной контрабанды. Могли быть и "измаилы". Колчак выслал на разведку "Летуна", тот ушел вперед и вскоре дал радиограмму, что ведет бой с двумя японскими большими эсминцами типа "Минекадзе". Остальные русские эсминцы сразу же рванули на помощь. Противник, а это были "Окикадзе" и "Хакадзе", тут же стали отходить на восток, продемонстрировав удивительную быстроходность. Преследование не имело смысла, тем более, что русским в их дальнем переходе надо было бережно экономить топливо, а не сжигать его в форсированном режиме погонь. К новым замеченным дымам отнеслись уже более осторожно. Колчак выслал на разведку половину своих эсминцев. Но скоро они радировали, что встретили своих - "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин". Уже совсем под вечер снова были замечены дымы, на этот раз - на норд-осте. Пробитая боевая тревога и на этот раз обернулась радостью встречи со свои. Колчака нагнал вызванный по радио отряд из легких крейсеров "Адмирал Спиридов", "Трапезунд" и эсминцев "Поспешный" и "Пылкин". Исполнявший должность командира отряда капитан 1-го ранга Остелецкий доложил, что прошлой ночью остаткам 3-го японского флота удалось ускользнуть от преследования. Противник потерял броненосный крейсер "Икома" и бронепалубные "Хирадо" и "Тоне".

Теперь у Колчака собралась полноценная быстроходная эскадра - три линейных и три легких крейсера при двух дивизионах эсминцев. Русские корабли шли по Желтому морю на юго-запад, в сторону Китая. До наступления темноты на "Бородино" с положенными почестями отправили в воду останки контр-адмирала Веселкина, были погребены в море и другие погибшие в бою моряки. К счастью, их было сравнительно немного. Значительные жертвы были только на "Наварине", где взорвался один из казематов. Там среди прочих хоронили унтер-офицера Дыбенко. Колчак, после беседы с Ивановым, решил простить погибшему, как искупившему кровью, руководство бунтовщиками. Дыбенко отпели и отправили в море как верноподданного героя. Адмирал поддержал и ходатайство о посмертном награждении его Георгиевским крестом. Провожая глазами падающие в волны считанные белые тюки, адмирал Колчак думал, как неизмеримо мало погибших на трех линейных крейсерах в сравнении с дредноутами, что выдержали бой с главной японской эскадрой. Как будут относиться команды с "Севастополя", "Гангута", "Императоров" к тем, кто избежал пережитого ими ада - экипажам "Бородино", "Наварина", "Кинбурна". Нет, это очень правильно, что случай или судьба развели корабли. Одни, которым повезло избежать бойни, идут в Шанхай, другие, прошедшие через горнило жестоких испытаний, - во Владивосток. И встреча их вряд ли состоится до окончания войны.

Весь вчерашний вечер, всю бессонную ночь и всё утро на "Императоре Николае I" "Императоре Александре III", "Севастополе", "Гангуте" и "Афоне" ждали, когда их, наконец, догонят "измаилы". Отряд сверхдредноутов, по меньшей мере, удваивал бы силы русской эскадры, отходящей к Владивостоку. А, если говорить честно, давал эскадре хоть какую-то силу, потому что без них она не была уже боеспособной. Вчерашнее ликование по поводу потопления одного за другим пяти японских дредноутов прошло, настало время мрачных размышлений о том, насколько дорого обошлась эта битва самим русским. Эскадра совсем не выглядела победоносной. Пять глубоко осевших в воду обгоревших дредноута - вот и всё, что оставалось от русской эскадры из тринадцати тяжелых кораблей. Сообщение, что "измаилы" не придут, стало тяжелейшим ударом. Потом стало известно о внезапном исчезновении командующего. Только что над "Севастополем" развевался адмиральский флаг, вселяя в сердца хоть какую-то надежду. И вдруг он спущен, и адмирал Колчак на легком крейсере, забрав с собой треть эсминцев, исчезает за горизонтом.

Люди упали духом. Кренящиеся палубы лишали их привычной веры в надежность своих кораблей. Над всеми витало ощущение безнадежности, обреченности, почти уже никто не верил, что им удастся вернуться к родным берегам. Путь к Владивостоку должен занять два дня, а поврежденные линкоры едва держатся на плаву. К тому же, едва стемнеет, вернутся японские миноносцы, а, может, появятся и подводные лодки. Недавняя гибель "Адмирала Нахимова" подтверждала худшие опасения. Сколько еще душ отправятся тогда на дно Японского моря?

Несмотря на распоряжение об отдыхе всем свободных от вахт, лишь считанные счастливчики смогли уснуть, найдя себе место в закутках среди разрушенных отсеков. Остальные были слишком потрясены, чтобы забыться в тяжелом сне. Нервное напряжение команд не снимала и розданная двойная порция водки. Большинство искало спасения от мрачных размышлений в работе. Команды продолжали, уже без прежней лихорадочной спешки, а как-то машинально заторможено, наводить хоть какой-то порядок на своих израненных кораблях. Расчищались завалы в зияющих огромными пробоинами отсеках, выносили ведрами оставшуюся после пожаров мокрую грязь, в которой смешались сажа, угольная пыль и обильно пролитая вчера кровь. По мере продвижения вглубь наиболее изуродованных взрывами помещений наверх выносили всё новых и новых найденных погибших. К ним ежечасно присоединялись умершие раненые из корабельных лазаретов.

Зашитых в парусину и уложенных на палубу рядами покойников уже несколько часов без перерыва отпевал осипшим голосом измученный корабельный священник, после чего подручные ему матросы, торопливо перекрестившись, сталкивали тела за борт. Туда же, вместе с мертвецами, летели различные обломки, куски изломанных переборок, просто неразличимый уже мусор. Особо много было латунных гильз из-под расстрелянных зарядов. Падая в воду, они обычно вставали торчком и плыли за кормой кораблей расходящейся блестящей полосой. Когда медленно бредущий в кильватере следом дредноут врезался в это сверкающее скопище, гильзы стучались о борта металлическим погребальным звоном.

В два часа пополудни вдали заметили самолет, а еще через час прямо по курсу из-за горизонта стали подниматься дымы больших кораблей. По эскадре сыграли тревогу. Встрепенувшиеся расчеты пробирались через завалы железа к уцелевшим орудиям, на установленный наспех временных стеньгах под барабанную дробь поднимались иссеченные осколками боевые флаги. Контр-адмирал Казимир Порембский лихорадочно просчитывал возможные варианты. Если там, впереди, только миноносцы, решившиеся вдруг на дневную атаку, их отразят легкие крейсера и эсминцы-"новики". Но если японцы успели подогнать свой последний резерв - старые броненосные корабли, придется задействовать линкоры. За ночь на линейных кораблях успели осушить часть затопленных кочегарок, кое-как залатали магистрали, вычистили шлак, забивший топки при вчерашнем форсировании хода. Что касается артиллерии... Только "Императору Николаю I" повезло, там в исправное состояние привели весь главный калибр. "Севастополь" мог вести огонь только из двух кормовых башен, "Гангут" - из одной носовой, а "Император Александр III" потерял все свои четыре башни.