Поближе к входу громоздился огромных размеров письменный стол. И эту часть подвала называли «штаб». С краю стола примостился телефонный аппарат, тот самый, что связывал Дом Павлова с командиром роты. Возле аппарата постоянно дежурил связист — либо широкоплечий Пацеловский, бывший трубач, либо его напарник Файзуллин со своей неизменной толстой тетрадью.

Письменный стол окружали несколько венских стульев, а самое почетное место отдано кожаному креслу с высокой спинкой, украшенной затейливой резьбой. Его называли трон.

На отдельном столике красовался патефон. Первое время к нему имелась единственная пластинка «Степь да степь кругом» с «Утесом» на обороте. Но позже кто-то нашел целую коробку пластинок.

У стены примостился еще один столик с двухведерным самоваром. Его преподнес защитникам дома обитатель подвала рабочий завода «Баррикады» Михаил Павлович. Это был исторический самовар. Он перешел к сыну по наследству вместе с профессией отца-туляка и стал семейной реликвией. Но, посоветовавшись с женой, старый оружейник решил отдать его бойцам. Пусть побалуются чайком! А когда бойкий сержант Яша-автоматчик, унося самовар наверх, так тепло сказал: «Спасибо вам, папаша, спасибо от всех наших ребят», Михаил Павлович перехватил ревнивый взгляд Матвеича. Веда вот как получилось! — старый человек ухмыльнулся в свою острую седенькую бородку. — Оказывается, Матвеичу завидно, что не он, а кто-то другой сделал ребятам подарок.

Подарок пришелся по душе, самовар усердно шумел, и бойцы, урвав свободную минуту, забегали глотнуть горячего «чайку» — так называли кипяток без заварки…

Капитан Жуков застал людей в обычных хлопотах. Афанасьев с Вороновым дежурили у пулемета, Чернушенко бодрствовал у своих «бобиков»-минометов, а Павлов с Сабгайдой находились то у автоматчиков, то у бронебойщиков.

Первым делом комбат направился в дровяничек — во взвод Афанасьева.

— Как, Воронов, пулемет — в порядке?

— В полной исправности, товарищ капитан!

— Дай-ка пару-тройку очередей вон по тому дому.

Пулемет действовал безотказно, и командир батальона в этом, убедился. Точно так же он проверил огонь бронебойщиков и минометчиков.

Вернувшись в «штаб» — к письменному столу с креслом-троном и телефоном, капитан собрал всех офицеров и сержантов — Афанасьева, Чернушенко, Павлова, Воронова, Сабгайду, а также тех бойцов, кто мог, хоть ненадолго, покинуть свой пост.

Командир батальона передал приказ полковника:

— Дом, в котором мы сейчас находимся, оказался одним из наиболее важных опорных пунктов полка. Фашист все рвется и рвется вперед, а мы столько пролили нашей крови, пока удалось остановить врага у самого берега Волги… Теперь нас стараются вышибить из этого дома. Но не выйдет! На участке, где на смерть стоят гвардейцы, врагу не пройти! Так приказал командир полка. И это для нас закон.

Тут же была определена внешняя линия обороны, о которой говорил Елин. Новое дело оказалось куда сложней только что прорытого хода сообщения. Придется работать на виду у противника!

И теперь без саперов не обойтись.

В ту памятную сентябрьскую ночь, когда полк преодолевал пылающую Волгу, в саперном взводе, которым командовал старший лейтенант Петр Керов, был сорок один человек. Они переправлялись одними из первых вместе с разведчиками и петеэровцами. Авангард полка создавал плацдарм для всей Тринадцатой дивизии. На прибрежных улицах Сталинграда — на Пензенской, Нижегородской и Пермской, на Ташкентской и Солнечной, — саперы, отложив на время шанцевый инструмент, взялись за автоматы и карабины, а то и за гранаты — выкуривали из руин засевшего там противника.

И лишь потом, спустя примерно неделю, полковые саперы приступили к своей прямой работе.

Как ни суров и опасен ратный труд пехотинца, но во много крат тяжелей и рискованней дело сапера. Это он, сапер, на виду у врага ставит мины и проволочные заграждения, это он роет траншеи и ведет взрывные работы, это он, сапер, делает проходы в минных полях, указывает одному ему известную безопасную узенькую тропинку среди ловко замаскированных мин. Когда разведчик отправляется в тыл врага, именно он, сапер, идет впереди. Он же первым встречает на минном поле возвращающегося разведчика. И всякий раз смерть подстерегает его на каждом неверно сделанном шагу.

Старший сержант Василий Гусев, крепко сколоченный, весь в веснушках сибиряк, стал командиром взвода после того как Керова назначили полковым инженером. И вот они, обычно втроем — Керов, Гусев и кто-нибудь из сержантов, — ползают по переднему краю при свете дня. Надо наметить места, где потом, уже ночью, будут устанавливать мины и заграждения.

Несколько тысяч мин поставили саперы перед фронтом полка и в глубине его обороны. То был доблестный подвиг и стоил он немало жизней. Остался спать вечным сном на волжском берегу и старший сержант Василий Гусев. Он отважно и мастерски действовал все дни боев в Сталинграде. Редко какая рискованная операция проходила без его участия. Погиб он трагически уже после разгрома гитлеровцев, когда разминировал площадь Девятого января.

…Сразу же после того как комбат Жуков передал приказ Елина о создании внешней линии обороны, в Доме Павлова появился Василий Гусев со своими помощниками. Пришли сержанты Виктор Паршиков и Михаил Часовских. И конечно же, Лука Власенко: предстоит строить дзоты, а Власенко по таким делам первейший мастер. Этот умудренный жизненным опытом высокий худощавый человек плотничал уже семнадцать лет — еще с тех пор, как служил на афганской границе, и потом, когда строил казармы, и в предвоенные годы, когда в Крыму, под Керчью, в Бешуйских копях мастерил геологам затейливые ящики для их бесконечных кернов. По мобилизации его взяли в пехоту. Понадобился год войны, чтоб попасться на глаза взявшему его к себе во взвод Керову. Разглядев в солдате природного умельца, он не ошибся. Власенко стал заправским сапером. Минировал и подрывал, делал проходы в минных полях, резал вражескую проволоку. Но лучше всего получался блиндаж или амбразура. Уж очень ловок был плотничий топор в этих натруженных крестьянских руках.