Эйслин так нравилась ее размеренная жизнь. Будучи на шестом месяце, она наняла в свою студию еще одного фотографа, который принял на себя ее обязанности. А потом, с головой погрузившись в переоборудование гостевой спальни в детскую, она наняла еще и бухгалтера-администратора. Обе молодые женщины отлично справлялись со своими обязанностями, и студия процветала как никогда.

Она периодически заходила проверить, как идут дела. Но ее главная обязанность состояла в том, чтобы заботиться о Тони и любить его. И это было совсем не обременительно. Тони было всего месяц от роду, а он уже стал частью ее самой, и теперь она не представляла себе жизни без него.

Для полного счастья ей не хватало только одного – чтобы родители оставили ее в покое. Оказавшись перед фактом, что дочь родила ребенка вне брака, они направили всю свою энергию на то, чтобы найти ей мужа, который взял бы ее с ребенком. Брак с респектабельным мужчиной стер бы позорное пятно с их семьи.

Эйслин ничуть не обманывалась насчет благосклонности этих потенциальных мужей, представленных ей при таких неловких обстоятельствах. Они смотрели на Тони и ее неблагоразумный поступок с удивительной терпимостью. Но Эйслин знала, что все они хорошо помнили о банковском счете ее отца и надеялись на его щедрость. Они желали компенсаций за свою снисходительность к своенравной дочке.

Но справиться с упрямыми родителями, желавшими управлять ее будущим, было проще, чем отвязаться от Лукаса Грейвольфа. Эйслин в этом не сомневалась.

Во второй раз в дверь позвонили около полудня, и она сразу поняла, кто пришел. На мгновение она стиснула руки, зажмурилась и сделала глубокий вдох. В дверь снова позвонили, и она не стала испытывать терпение своего властного гостя. На деревянных ногах она поплелась к двери.

Эйслин вдруг пожалела, что поддалась тщеславию и оделась цивильно. Она до сих пор носила одежду для беременных, дав себе время вернуться к исходным размерам. Как раз сегодня она примерила свою прошлогоднюю юбку и с удовольствием обнаружила, что та застегнулась на талии.

Эта пышная длинная юбка была одной из самых любимых в ее гардеробе. Мягкая синяя ткань при ходьбе приятно касалась кожи. С юбкой она надела белую блузку с белой же вышивкой на кокетке, с низким вырезом, что облегчало кормление грудью. Эйслин вымыла волосы и не стала пользоваться феном, предоставляя воздуху высушить их. После чего сделала прическу, стянув волосы сзади маленькими золотыми колечками.

Возможно, она зря воспользовалась косметикой. И духами. Она зашла слишком далеко. Зачем она сегодня впервые за много месяцев подушилась? Но что-то менять было уже поздно. В дверь позвонили уже в третий раз.

Эйслин открыла дверь, и они с Грейвольфом уставились друг на друга через порог. Им хотелось ощутить враждебность друг к другу. Но вместо этого оба испытали прилив радости.

Серые глаза на смуглом худом лице как будто застали ее врасплох. Он сменил рубашку, но в остальном был одет так же, как накануне: низко сидящие на узких бедрах джинсы и сапоги, которые явно знавали лучшие времена. В открытом вырезе рубашки виднелся серебряный крестик. Серьга в ухе словно подчеркивала и без того острую скулу.

Эйслин отодвинулась, пропуская его внутрь, и закрыла за ним дверь. Лукас посмотрел на нее сверху вниз. Его взгляд задержался у нее на макушке, потом скользнул по тонкой шее к груди. Ему были отчетливо видны в вырезе блузки располневшие холмики.

Внутренности завязались узлом при одном только воспоминании о форме ее груди и сосках с капельками молока. Не стоило вчера на нее смотреть. Тогда он бы не знал, как очаровательно она выглядит, когда кормит грудью, и не вспоминал бы сейчас. Но он должен был это увидеть.

Ее груди стали заметно полнее, чем десять месяцев назад. И выглядели просто сногсшибательно. А ноги в сандалиях казались по-детски пухлыми.

Лукас прочистил горло:

– Где Тони?

– Спит в своей комнате.

Точно рассчитанными движениями Лукас развернулся и бесшумно двинулся в сторону детской. Эйслин восхитилась, как тихо и проворно он передвигается.

Когда она вошла вслед за ним в детскую, он уже склонялся над кроваткой. Лукас с такой нежностью смотрел на спящего мальчика, что Эйслин испытала прилив чувств, каких никогда раньше не знала. И, не желая признавать этого, она спросила:

– Ты думал, я тебе солгала? Тебе надо было лично убедиться, что он действительно здесь? Ты что думал, я его от тебя спрячу?

Все с той же кошачьей грацией он обернулся к ней:

– Ты бы не посмела.

На несколько секунд их глаза встретились. Потом он снова взглянул на ребенка, прошел через комнату и, схватив Эйслин за руку, вывел ее из комнаты.

– Принеси мне чего-нибудь выпить, – сказал он.

Эйслин хотелось съязвить что-то вроде: «Тебе здесь не бар, знаешь ли». Но она решила, что сидеть на кухне и разговаривать через стол легче, чем делить один диван в гостиной.