Она взяла мой подбородок и заставила посмотреть себе в глаза:

– Не печалься, милая, это не самое худшее, что могло со мной произойти. Мой первый раз был в шестнадцать лет. Меня просто изнасиловали соседские мальчишки, а затем сбежали.

Я смотрела на нее и не могла поверить своим ушам:

– Оливия, почему ты ничего не рассказала!?

– А что бы это изменило?
– она отвернулась.
– В один день я стала старше на много лет. И с тех пор поняла, что не стоит доверять мужчинам. Именно поэтому, я научилась пользоваться ими и их деньгами. А за это разрешаю пользоваться собой. Моя душа принадлежит только мне, а тело: тело оно и не такое стерпит.

Я сидела как громом пораженная. Моя Оливия! Как я могла не видеть всего этого? Почему я замечала только ее дурной характер или то, что она что-то сделала не правильно? Почему не видела то, что происходит в ее душе?

Ответов у меня не было. Похоже, все люди сосредоточены только на себе.

Раздался стук в дверь. Потом в дверь зашла мама и молча села на кровать:

– Девчонки, вы что-то сегодня грустные какие. Посмотрите какой прекрасный был день! А какой сейчас вечер! Такого неба я сто лет не видела.

Мы все подошли к балкону и вышли на лоджию. Закат был и правда прекрасный. Он поднимался над вечерним небом розовой дымкой. Казалось, что там где горизонт, небо плавно перетекало в серую полоску гор. А на небе было разлито малиновое суфле - легкое и воздушное. Вечерний воздух почти очистился, он был не таким тягучим как днем. Днем он пах бензином, пылью и людским потом. Вечером же смог немного рассеивался и можно было вздохнуть полной грудью.

Мать обняла нас своими теплыми руками. Мы стояли молча, боясь нарушить красоту этого мгновения. Часто ли у нас были моменты, чтобы мы ни о чем не думали, а просто любовались небом? Наверное нет, но от этого эти минуты становились только прекраснее.

Вечером дул легкие ветерок и мы стояли прижавшись друг к другу и просто смотрели на бескрайнее небо, похожее на волшебника, который вытаскивает из мешка цветные платки - то черный, то бордовый, то дымчатый, то с синевой. Краски плавно перетекали одна в другую и уже сложно было сказать где какой цвет. Но это и создавало панораму бесконечного вечернего неба.

– Ну ладно, девочки, пошли домой! Нас ждет наш незамысловатый ужин!

Мы посмеиваясь гурьбой пошли на кухню. Отец смотрел баскетбол. Обычно, он делал это очень эмоционально. Но, сейчас, он просто смотрел на экран. Мне даже казалось, что он просто погружен в себя и ничего вокруг не слышит. Пока мама с Оливией накрывали на стол. Я подошла к отцу и села рядом. Его спина немного напряглась, поэтому я взяла его руку в свою. Мне хотелось дать ему понять, что я рядом, но в то же время, я не хотела слышать его вопросов.

– Как ты себя чувствуешь, папа?
– тихо спросила я.

– Хорошо, дочка! Не волнуйся, у меня все в порядке, - сказав это, он жадно впился в меня взглядом. Его глаза были строгие и в то же время растерянные. Он хотел, чтобы я хоть как-то знаком дала ему знать о своем решении. Но я молчала. Я опустила голову ему на плечу и также как он стала смотреть баскетбол. Я смотрела и ничего не видела.

Было уже совсем темно, когда мы разошлись по своим комнатам. Я долго не могла уснуть. Когда я уже почти стала засыпать, то услышала тяжелые шаги отца. Он остановился возле моей комнаты нерешаясь постучать. Я слышала как он тяжело вздыхал. На какой-то момент мне даже показалась, что я слышу как он плачет, но это наверное был просто какой-то ночной звук дома.

Отец долго стоял и не входил. Несколько раз, я порывалась встать и открыть ему дверь, но не смогла. Было уже около двух ночи, когда я услышала, как он шаркающей походкой идет себе в спальню. Когда дверь его комнаты закрылась, я чуть расслабилась и мгновенно уснула.

Утром мы с Оливией поехали на работу вместе. Я всю дорогу смотрела на нее. Мне очень хотелось обсудить с кем-то то что происходило с отцом и что он задумал. Но из вчерашней мудрой женщины, познавший жизнь, при свете дня Оливия опять превратилась в пустоголовую современную самку, которую кроме нарядов ничего не интересует. В итоге, когда мы подъехали к работе, у меня жутко заболела голова от обилия информации по наличию в магазинах тех или иных вещей, а также цен на них.

Я была ужасно рада, когда она пошла к себе, а я к себе. Зайдя в кабинет я включила свет. Розы еще не было. Я очень любила приходить первой и в тишине наводить порядок. Наш кабинет был очень просторным. На потолке висело четыре большие белые люстры. Еще большое количество мелких круглых светильников висело возле нашего зеркала.

Для работы требовалось много света, мы должны были видеть лицо человека, которому накладывали грим в малейших мелочах, потому что грим должен был быть безупречным. На сцене у ведущих также было много света, даже наверное еще больше чем у нас и если мы делали что-то не так, то это было видно невооруженным глазом. Мы были колдуньями, которые закрывшись в своем загадочном замке творили таинство. К нам приходили обычные люди, а выходили звезды экрана с красивыми лицами без изъянов. Наше мастерство было магией художника, который на чистом листе рисовал портрет. И именно от рук художника зависело то, что за человек выйдет из-под его кисти. Одно и то же лицо может быть разным: красивым, уродливым, брезгливым, сексуальным, скучным и так далее. Мы могли создать из ничего красоту, а красоту превратить в ничто. Мы были посвященными, которые знали тайны человеческого лика:

– Уф! Рамироса еще не было?
– это была влетевшая как ураган Роза.

– Нет! Пока не заходил.

– Хорошо, - сказала она, кидая на стол свою сумку.
– Чуть успела!

В этот момент дверь снова открылась и вошел Рамирос. Он прошел и тихо сел в углу. Мы молча смотрели на его грустное лицо.

– Рамирос, кого хороним?
– сказала Роза.

– Никого.

– А чего тогда усы словно неживые висят?

– Я потерял ее: - он сидел опустив глаза.

– Кого ее?
– не утерпела я.