Гогочут пьяные гитлеровцы: «Ещё одного выкурили!» И, не дав смертникам выбраться из огня, добивают в лестничной клетке обгорелого отца с сыном очередями из автоматов.

…Больше восьми дней пылают так северные кварталы Львова. Зарево невиданного пожарища не угасает ни на минуту. Вагоновожатые, которым приходится водить по Замарстыновской трамваи, развивают такую скорость, что стёкла иной раз вылетают на ходу. Но всё равно жаркое дыхание пожара и дым от подожжённых зданий проникают внутрь вагонов, мчащихся по Замарстыновской. Пассажиры хорошо слышат крики людей, добиваемых и сжигаемых совсем близко — за деревянным забором. Сквозь щели этого забора, отгородившего правую сторону тротуара Замарстыновской от территории гетто, ветер приносит запах горелого человеческого мяса.

19 февраля 1943 года в раскрытые ворота львовского гетто на жёлтой бричке, запряжённой парой сытых каштановых коней, въехал новый комендант лагеря — гауптштурмфюрер СС Иосиф Гжимек.

К приезду нового начальника все люди в гетто были уже заранее построены старым комендантом лагеря унтерштурмфюрером СС Гансом Силлером.

Созванные по тревоге, они стояли смирно, с непокрытыми головами, на широком плацу — последние из уцелевших евреев Львова. Многие из них уже знали, что за новым и полновластным хозяином их судеб тянется кровавый след и жестокая слава беспощадного палача многих тысяч мирных людей.

Выходец из онемеченной польской семьи, осевшей в Верхней Силезии, Иосиф Гжимек считался одним из самых опытных «специалистов» по уничтожению еврейского населения в Польше и в округе Галиция. Он начал эту карьеру ещё осенью 1939 года.

Бено Паппе, Иосифа Гжимека и ещё нескольких силезских немцев, переодетых в польские мундиры сбросили на парашютах с немецкого транспортного самолёта в леса близ Сохачёва в середине августа 1939 года. Диверсанты успели несколько раз с польской стороны обстрелять немецкие пограничные посты и дали повод немецким газетам писать о «наглости поляков», о «пограничных инцидентах».

С первой минуты гитлеровского вторжения, снабжённые пеленгаторами и радиопередатчиками, они помогали вермахту в его марше к Варшаве. Они наводили из лесов германские бомбардировщики на колонны отступающих польских солдат и толпы беженцев. Если не было времени связываться со своими из абвера по радио, Гжимек, Паппе и вся их диверсионная группа, укладывая из снопов знаки, показывала «Юнкерсам» и «Хейнкелям» расположение арьергардных батарей польских войск.

Вермахт, продвигаясь вперёд, отблагодарил эту шпионскую группу. В награду за свою подрывную работу против польского народа диверсанты получили недельные отпуска. На трофейных машинах Гжимек, Паппе и другие гитлеровцы врывались в польские городки Сохачёв, Лович, Петроков, грабили и убивали евреев, отправляли тюки с награбленными вещами домой и своему, начальству. Их усердие так понравилось оккупационным властям, что вскоре Паппе перевели из абвера обратно в гестапо, а Иосифу Гжимеку поручили организовать гетто в Кракове. После гитлеровского нападения на СССР Гжимек, долгое время выполняя задания Ганса Франка, разъезжал по маленьким городкам Галиции.

Но познавшего силу и безграничную власть над порученными ему людьми, тщеславного и жадного к обогащению Иосифа Гжимека уже начинало угнетать долгое пребывание в грязных, маленьких городках генерального губернаторства. Разве о такой карьере мечтал он, проникая на территорию Польши вместе с другими диверсантами ещё задолго до того, как немецкие орудия и танки на рассвете 1 сентября 1939 года начали вторую мировую войну?

Иосиф Гжимек ищет протекции и заступничества у старых своих коллег, занимающих высокие посты в столице дистрикта — Львове. Одним из них является всесильный и таинственный гауптштурмфюрер СС и криминалькомиссар Бено Паппе. Сам начальник службы безопасности дистрикта бригаденфюрер СС Кацман побаивается этого молчаливого высокого гестаповца, который возглавляет одно из самых секретных отделений «4-Н» во львовском гестапо. Дело не только в том, что отделение, подчинённое Паппе, ведёт всю разведку и контрразведку в Галиции. Оно, пожалуй, единственное из отделений, которое находится также, помимо Кацмана, в прямом подчинении Берлину и сидящему там ближайшему соратнику Гиммлера — групенфюреру СС Генриху Мюллеру.

Бено Паппе тоже силезец. Он родом из Оппельна и хорошо знает своего земляка Гжимека. Этот проверенный на чистом шнапсе и людской крови каратель как нельзя лучше подходит для того, чтобы раз и навсегда решить «еврейскую проблему» во Львове.

Важность этой проблемы для Бено Паппе ясна. Он был среди приглашённых на секретное совещание у генерал-губернатора Ганса Франка 16 декабря 1941 года, которое состоялось в королевском дворце на Вавеле. Бено Паппе отлично запомнил лишённые всяких колебаний и сантиментов слова речи первого юриста рейха Ганса Франка: «Должны уничтожить евреев, где только их встретим и где только это удастся, чтобы удержать и здесь структурную целостность империи… Евреи являются для нас необычайно вредными обжорами. Мы имеем в генеральном губернаторстве приблизительно около двух с половиной миллионов евреев, а если к этому добавить людей, родственно связанных с евреями, то надо увеличить эту цифру до трёх с половиной миллионов. Генеральное, губернаторство, как и вся наша империя, должны быть свободны от евреев!»

Именно такое задание услышали из уст Франка наиболее доверенные его лица.

…Начинался 1943 год. «Проблема» всё ещё не была решена. Потому-то, зная навыки и качества своего старого друга по диверсионной работе Иосифа Гжимека, Бено Паппе при очередном докладе Генриху Мюллеру и Адольфу Эйхману замолвил о нём словечко, и уже во второй половине февраля Гжимек стал полновластным хозяином львовского гетто.

…Гжимек въехал в свои владения стоя. Высокий блондин, с острыми чертами лица и выпирающим подбородком, он стоял нахмурившись в бричке, одетый в длинный серый кожаный плащ, прижимая правой рукой висящий на ремне автомат.

Когда бричка приблизилась к первой шеренге узников, Гжимек дал знак своему кучеру Израилю Кухенеку, и тот, натянув вожжи, осадил начищенных да глянца коней.

Очень тихо стало на широкой заснеженной площади, вытоптанной посредине выбежавшими на «апель» узниками. Кони волновались, дёргали мордами, хлопья пены срывались с их отвислых мягких губ.

Пушистые снежинки лениво опускались на молчаливую площадь с мрачного неба, в котором носилось неугомонное вороньё. Гжимек окинул пристальным взглядом шеренги бледных, измученных узников и крикнул отрывисто: