Шрифт:
– Может быть, связать? – спрашиваю я.
– Не обязательно. Когда тебе уколы делают, тебя связывают?
Небесный Доктор поворачивает иглу, она входит глубже. Жюстина слегка стонет. Гость сладко улыбается, берет кисточку, кончик погружается в тушь.
– Ты сразу не запомнишь точки. Поэтому я их помечу.
Касается кисточкой у основания иглы.
– Это не совсем татуировка. Свести легко. Но пока пусть будет.
Берет вторую иглу, она скользит по коже, замирает над точкой – он не прокалывает. Помечает тушью.
– Возьми! – Дает мне иглу. – Давай сам!
Я вгоняю иглу.
– Глубже! – приказывает Небесный Доктор.
Жюстина дышит чаще.
– Не напрягаться! Расслабиться! – прикрикнул на нее гость.
Третья игла, четвертая, пятая. Методичная и тонкая работа, методичностью и тонкостью напоминающая японское искусство шибари [8] .
Жюстина полузакрыла глаза.
Десятая игла. Я ощущаю ее тело, как свое, каждый миллиметр, каждую точку. Одиннадцатую я нахожу без помощи Мастера.
8
Японское искусство эротического связывания.
Комната погружается в красноватый туман, призрачно сияют свечи. Все отдалилось, потеряло смысл и значение: существуют только Жюстина, я и Мастер.
На ее губах застыла блаженная улыбка. Я вспоминаю известный бэдээсэмный афоризм: «Садисты – святые люди, столько усилий, чтобы посмотреть на чужой кайф».
– Жюстина, ты как? – тихонько зову я.
Она не отвечает.
Обеспокоенно гляжу на Мастера.
– Что случилось?
– Все прекрасно. Она не здесь. Мы сейчас последуем за ней. Снимай рубашку. Тебе следует знать свои точки. Надо уметь последовать за человеком, если вернуть его иначе не получается.
– Мы не сможем ее вернуть?
– Сейчас сможем. Легко! Но что, если вы зайдете дальше?
Кисть трижды касается моей груди.
– Давай!
В моем состоянии вгонять иглы почти не больно.
– Есть еще одна точка, – тихо говорит он. – Расстегни брюки.
Я не могу сопротивляться. Тушь отмечает точку у основания пениса. А потом туда входит игла. Я поднимаю глаза на Небесного Доктора: он тоже без рубашки и вгоняет себе иглу в точку на груди.
Путешествие 1 (Жертвоприношение)
Комната исчезла.
Мы стоим на вершине холма среди цветущих вишен. Или не вишен? Белые и розовые лепестки срывает ветер, закручивая их маленькими вихрями, осыпая нам волосы и плечи.
Впереди Жюстина, обнаженная и босая, как в комнате минуту назад. Она нисколько не стесняется наготы и смотрит на нас счастливо и задорно. Мы чуть позади, раздетые по пояс. С иглами в четырех точках.
– Точки Пути, – слышу я голос Небесного Доктора.
Обернулся, смотрю на него. Игл нет. Вместо них вросшие в кожу маленькие рубины, словно капли крови. Иногда солнце попадает на грань, и камни вспыхивают золотым огнем.
В зеленой долине белеет храм. Я сразу понял, что это храм, хотя он скорее напоминает арену Колизея. Трибуны заполнены народом.
К храму спускается мраморная лестница. По обе стороны от нее преклонили колени люди в ярких шелковых одеждах: алых, синих, зеленых, фиолетовых, серебряных. Позы благоговения, руки сложены, как во время молитвы, в глазах – восторг. Они повторяют какое-то слово, громко, ритмично, хором. Думаю, имя бога на местном языке.
И я понимаю, что мы как-то связаны с этим богом, особенно сегодня, и что вскоре произойдет нечто важное для нас и этих людей, и сделает эту связь неразрывной. Мне легко и радостно. Я знаю, что все правильно, все, как и должно быть, и стремлюсь сердцем к тому, что должно произойти.
Жюстина пробует ногой мрамор лестницы и улыбается.
– Теплый!
Я шагнул за ней и понял, что тоже бос. Теплый мрамор ласкает ступни. Позади послышались гулкие шаги. Я оборачиваюсь: на Небесном Докторе высокие черные ботфорты, украшенные серебряными пряжками, и я понимаю, что его миссия здесь отличается от нашей и что она труднее и менее почетна. Улыбаюсь ему сочувственно и ободряюще. Он кивает. Мы поняли друг друга.
Мы спускаемся к храму, и я вспоминаю этот мир. Он мне знаком так, словно я прожил здесь всю жизнь. Как? Почему? Может быть, видел во снах?
Вряд ли. Все слишком реально. И я понимаю, что человек одновременно живет в нескольких телах, на разных планетах, в разных концах Вселенной. Единый в десяти, может быть, в ста лицах. И эта истина открывается ему во снах, наркотическом опьянении или мистическом экстазе. Здесь, в этом мире с белой лестницей к белому храму, протекает одна из моих жизней, и она приближается к своему пику.