Шрифт:
Олег Петрович
Я закрыл файл. Дальше шли описания галлюцинаций, которые я пропустил, как не имеющие отношения к делу. Мне был нужен Маркиз.
И вот он снова в моем кабинете: выглядит гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда почти зубами вырвал себе право увидеться с адвокатом. Откормился за пять дней на передачах!
– У меня к вам несколько дополнительных вопросов, – начал я.
Он кивнул.
– Спрашивайте.
– Где посмертная записка Ольги Пеотровской?
– Какая записка?
Побледнел. Не смог скрыть удивления!
– Вы хотели сказать: «Откуда вы знаете?» – усмехнулся я.
Он пожал плечами.
– Право, не знаю, о чем вы.
– У нас дневник вашей жены. Там она упоминает о посмертной записке, которую отдала вам.
– А-а! Я как-то даже забыл о ней. Это же просто игра. Вы что, не понимаете, что ей нельзя воспользоваться? Или считаете, что я буду выдавать инфаркт за самоубийство? Если бы было умышленное убийство, как вы хотите доказать, возможно, я бы попытался имитировать самоубийство и использовал записку как дополнительное доказательство. Но так как я Олю не убивал, то и запиской мне даже в голову не приходило воспользоваться.
– Где записка?
– Я не помню. Положил куда-то. А вам зачем? В печку бросить?
– Это уж я решу.
– Ну что поделаешь, не помню.
Заехать бы ему по наглой физиономии, но рядом сидит адвокат.
– Уведите! – зло бросил я.
Записку мы нашли, перетряхнув книги в их библиотеке. Выпала, кажется, из «Анналов Японии». Там оказалась еще одна записка:
«Все, что сделал и сделает со мной Андрей Амелин, сделано с моего добровольного согласия.
Заявляю это в трезвом уме и твердой памяти.
Ольга Пеотровская».
А потом в газетах появилась очередная порция дневника.
Из дневника Жюстины
Из больницы меня выпустили только через две недели, приказав поменьше волноваться. Маркиз воспринял последний совет чересчур всерьез и окончательно поставил крест на СМ-практике. Я протерпела месяц и начала возмущаться.
– Нет, – только и сказал он.
Не то чтобы меня очень мучил мазохистский голод… Это неприятное чувство я несколько компенсировала стоянием на коленях и сидением у ног. Против этого Маркиз не протестовал, вероятно, считая Д/с менее опасным для моего здоровья, чем СМ-методы.
Но меня волновало, что Господин не может самореализоваться как верхний, и найдет другого боттома. Я боялась его потерять. И наши отношения стали напоминать известный анекдот:
«Мазохист: Ну помучь меня, ну помучь!
Садист: Не бу-уду!»
Вероятно, настоящий садист и должен так поступать, но от многих Тематических садистов я неоднократно слышала совершенно противоположные утверждения: «Я никогда бы не стал делать с моим партнером то, что бы ему не нравилось». Маркиз явно принадлежал к этой последней разновидности садистов. А потому у меня оставалась надежда убедить его, что таким воздержанием он обеспечит мне мокрую от слез подушку, а себе – нервный срыв. То есть достигнет ровно противоположного результата.
Но Маркиз был тверд, как гора Фудзи, не иначе ловил кайф с садизма первого типа.
И тогда я решилась…
Он не имел обыкновения прятать от меня свои записные книжки, так что я быстро нашла телефон Небесного Доктора.
– Добрый день! Это Жюстина. Помните?
– Конечно.
– Нам надо поговорить.
– Приезжайте! Время терпит? – спросил он.
– Более или менее.
– Послезавтра в шесть. Вам удобно?
– Да, удобно.
Он словно знал расписание тренировок Маркиза. Как раз послезавтра он должен уйти и именно в половине шестого.
Док назвал адрес. Район Кутузовского. Должна успеть…
Я не поехала на машине из-за возможных пробок. Но даже на метро все-таки опоздала минут на десять.
Небесный Доктор жил в одном из элитных жилых комплексов на берегу реки Сетунь. Я подумала, откуда у него деньги. Якобы исследователь Китая. Они сейчас с хлеба на квас перебиваются. Может, родственники – влиятельные люди?
Квартира на тридцатом этаже, в пентхаусе. Я прошла по мягкому ковру коридора и позвонила. Он открыл, улыбнулся.
– Заходите.
Воздух пахнет благовониями. Тихо звучит восточная музыка. На стенах – китайские и японские свитки. Цветы, даосские святые, горы и потоки. У зеркала – явная икебана с желтой хризантемой в центре композиции. Вместо люстры – китайский фонарь.
Входим в большую комнату, напоминающую оранжерею. В обрамлении цветов и бонсаев – огромное окно с видом на вечерний город. По стенам – свитки с иероглифами.
– Садитесь. Я принесу чай.
Я опустилась в белое, обитое кожей кресло, словно в облако. Перед креслом – низкий прозрачный столик.