О боже, я вас всю ночь промучала этой поэмой? Или мне это только снилось? Так или иначе, извините меня, хорошо? Вот если бы на вашем месте был Джон, он бы уже взбесился от ярости. Он не любил, когда я будила его строками:

О-о, как не любил! Просто терпеть не мог! У него вообще была странная, ничем не объяснимая неприязнь к этой чудесной поэме. По-моему, он просто ревновал. Не чувствовал себя хозяином. Хотя во многих других отношениях я была его рабом. Или вежливее сказать — домоправительницей?

Я пыталась растолковать ему сложные места, мифологические истоки, незнакомые слова, но он не желал понимать. Нашел себе предмет для шуток. Издевательски цедил, например:

Когда он так глумился, я делала вид, что ничего не слышу, и читала эти строки сама себе. Тогда он уходил, даже среди ночи, бывало. Прекрасно зная, что я с ума схожу от беспокойства, когда его нет. Нарочно меня мучал. Гений жестокости.

Вас, наверное, интересует, была ли наша любовь взаимной. Я сама об этом много думала и пришла к выводу: да. Только он не знал, как выразить свои чувства. Наши отношения были неизбежно духовными, а духовность не относилась к числу сильных сторон Джона.

Так все и замышлялось. Два года человек в одиночестве не выдержит, свихнется. Раньше посылали супружеские пары, но в тридцати процентах случаев все заканчивалось убийством. Одно дело семье первооткрывателей жить, к примеру, на Юконе, и совсем другое — здесь. В социальном вакууме секс взрывоопасен.

Видите ли, кроме сбора личинок, заниматься на Венере совершенно нечем. Строить? Все, не поставленное на понтоны, засасывает топь. И растить здесь ничего нельзя, включая детей. Рай для биолога? Безусловно. Однако станций, подобных мне, нужны сотни; откуда набрать столько биологов? К тому же настоящие ученые все в Венербурге, где есть оборудование. Задача — обеспечить станцию минимумом персонала, который не сойдет с ума от двухлетнего безделья. Ответ — один человек и один киборг.

Как видите, ответ не идеальный. Я ведь пыталась убить Джона. Глупость, конечно. Теперь мне искренне жаль.

Впрочем, я бы предпочитала не говорить об этом. Если не возражаете.

Вы здесь уже два дня — подумать только! Простите, что я так долго молчала. У меня был неожиданный приступ застенчивости, тут единственное лекарство — одиночество. Я призвала на помощь благую Меланхолию, и вот все прошло. Чудища затихли, Эвридика вновь свободна. Ад замерз. Ха!

Все это чушь собачья. Почему мы постоянно говорим обо мне? Давайте поговорим о вас. Кто вы? На кого похожи? Вы хотели бы остаться на Венере? Два дня мы вместе, а я о вас ничего не знаю.

Хотите расскажу, каким вы мне представляетесь? Вы высокий — хотя, надеюсь, не настолько, чтобы испытывать неудобство в комнате с таким низким потолком, — с густым загаром и смеющимися голубыми глазами. Вы веселы, но по сути своей серьезны; сильны и в то же время ласковы. Вы начали чувствовать голод.

И всюду оставляете за собой маленьких зеленых, покрытых мерзкой слизью личинок.

О черт, простите меня. Вечно я извиняюсь. Я уже устала от этого. Я устала от полуправд и умолчаний.

Что, испугались? Хотите уйти? Нет, это только начало. Выслушайте всю историю, и тогда — может быть — я открою дверь.

Между прочим, если вы проголодались, внизу в кладовой, наверное, есть продукты. Не хочу, чтобы пошла молва о моей негостеприимности. Я открою люк и включу свет, но искать вам придется самому. Конечно, вы боитесь, что я вас там запру. Не могу поклясться в обратном. В конце концов, откуда мне знать, что вы не Джон? Вы можете это доказать? Вы и своего существования доказать не можете!

Люк оставляю открытым — вдруг передумаете. А сейчас я прочитаю «II Penseroso» Джона Мильтона. Тихо, гусеницы, слушайте. Это прекрасные стихи.

Ну как? Хочется в монастырь, правда? Так однажды выразился Джон.

Скажу в его пользу одно: он никогда не жаловался. Стоило ему шепнуть слово капитану корабля, который прилетал за личинками, и меня в два счета отправили бы на свалку. Но при посторонних он вел себя как истинный джентльмен.

Как же тогда все это произошло — если он был джентльмен, а я леди? Кто виноват? Боже милосердный, я сотни раз задавала себе этот вопрос. Виноваты мы оба — и никто. Виновата ситуация.