— И что тогда? — спросил я. Альберт виновато пожал плечами.

— Предположительно, останется там, пока не переработает все содержащие CHON ингредиенты.

— Мы можем передвинуть ее?

— Неизвестно, Робин. Может быть. Кстати, у меня есть собственная теория об управлении нашими кораблями, которое практикуют хичи. Когда корабль достигает действующего артефакта — Пищевой фабрики, Врат или еще чего-нибудь, — открывается доступ к контролю, и корабль можно перепрограммировать на новый курс. Я считаю, что именно это произошло с миссис Патрицией Боувер. И тут, кстати, есть очевидные выводы.

Не люблю, когда компьютерная программа считает себя Умнее меня.

— Ты хочешь сказать, что по всей Галактике разбросаны застрявшие старатели с Врат, доступ к приборам у них открыт, но они просто не знают, как их настроить?

— Конечно, Робин, — одобрительно ответил он. — Может, с этим и связано загадочное явление — то, что Вэн Называет Мертвецами. Мы, кстати, получили некоторые их разговоры. Иногда ответы иррациональны, и, конечно, нам мешает то, что мы не можем участвовать в разговоре. Но похоже, что они являются... когда-то были обычными людьми.

— Ты хочешь сказать, что это не программы, а живые люди?

— Конечно, Робин. Хотя бы в том смысле, в каком запись голоса Энрико Карузо представляет некогда жившего неаполитанского тенора. Живы ли они сейчас, это вопрос определения, что такое жизнь. То же самое можно сказать... — пуф, пуф, пуф... — и обо мне.

— Гм. — Я подумал с минуту и затем спросил: — Почему же у них бывают такие нелепые ответы?

— Я бы сказал, несовершенство записи. Но не это главное. — Я терпеливо дожидался, пока он выколотит трубку и сообщит мне, что же там все-таки главное. — Кажется несомненным, что осуществлялась эта запись на химическом уровне, с мозгов живых старателей.

— Хичи убили их и поместили мозги в стеклянные сосуды?

— Конечно, нет, Робин. Прежде всего я сказал бы, что старатели умерли естественной смертью, а не были убиты. Это изменило химический состав мозга и способствовало искажению информации. И конечно же, их несчастные мозги поместили не в стеклянные сосуды. Возможно, в какой-то химически аналогичный материал. Но самое главное, как это могло происходить.

Я застонал.

— Ты хочешь, чтобы я стер твою программу, Альберт? Все это я мог бы получить гораздо быстрее при помощи прямого изображения.

— Конечно, можете, Робин, — экран замерцал, — но это будет не так интересно. Вопрос вот в чем, Робин: откуда у хичи оборудование для чтения человеческого мозга? Подумайте об этом, Робин. Кажется очень маловероятным, чтобы у хичи были те же химический состав и структура мозга, что и у человека. Близко — да. Мы знаем примерно, что они ели, чем дышали. Фундаментально их химизм похож на наш. Но пептиды — очень сложные молекулы. Крайне маловероятно, что химические составляющие мозга, соответствующие, скажем, умению исполнять Сибелиуса или пользоваться туалетом, были у них такие же, как у нас. — Альберт стал снова набивать трубку, поймал мой недовольный ожидающий взгляд и торопливо закончил свою мысль: — Следовательно, Робин, я заключаю, что эти машины были созданы не для мозга хичи. Он меня удивил.

— Значит, специально для людей? Но зачем? Каким образом? Откуда они знали? Когда...

— Пожалуйста, Робин. Следуя вашей же инструкции, ваша супруга запрограммировала меня на создание гипотез из незначительных фактов. Я не могу защитить то, что говорю. Но, — кивая добавил он, — у меня есть свое мнение, да.

— Боже! — Он, казалось, ничего не хотел добавить к своей теории, и я перешел к другой проблеме. — А что такое Древние? Они люди?

Альберт выбил пепел из трубки и лениво потянулся за кисетом.

— Я думаю, нет, — сказал он наконец.

Я не стал спрашивать, какова альтернатива его заявлению. Не хотел слышать.

Когда Альберт на время иссяк, я попросил Харриет включить программу-юриста. Но сразу поговорить мне не удалось, потому что принесли обед, а официантом оказался человек. Он стал спрашивать, как я перенес лихорадку, потом рассказывал, как тяжко пришлось ему, и это заняло Немало времени. Наконец я остался перед голограммой, Разрезал своего цыпленка и проговорил:

— Давай, Мортон. Что за дурные новости?

— Вы знаете, что Боувер подал иск? — извиняющимся тоном начал он.

— Что за Боувер?

— Муж Патриции Боувер. Или вдовец, в зависимости от точки зрения. Назначено было время разбирательства, но у судьи случился тяжелый приступ лихорадки... Ну, он, конечно, не прав, Робин, но судья отказал нам в назначении другого времени и сразу перенес вопрос на большое жюри.

Я перестал жевать.

— Разве такое возможно? — спросил я, пережевывая мясо настоящего цыпленка.

— По крайней мере он так сделал. Мы, конечно, подали апелляцию, но дело несколько усложнилось. Адвокат Патриции получил возможность выступить и указал, что пропавшая Боувер отправила сообщение о своем открытии. Следовательно, возникает вопрос, на самом деле она завершила полет или нет. Тем временем...