— Вы должны серьезно к нему относиться, — завывал он в микрофоне у меня в ухе. — Боувера представляют Анджело, Карпентер и Гатман, а это влиятельные люди, и у них очень хорошие юридические программы.

— Лучше тебя? — усмехнулся я.

— Ну... — после некоторого колебания ответил он. — Я надеюсь, что нет, Робин.

— Ответь мне, Мортон. Если у Боувера с самого начала не было особых надежд на выигрыш, почему за дело взялись такие влиятельные люди?

Хоть я его и не видел, но знал, что сейчас у Мортона отчасти обиженное, отчасти оправдывающееся выражение лица. Эдакая гримаса — вы-неюристы-не-в-состоянии-понять.

— Оно не так уж и безнадежно, Робин. И мы до сих пор вели себя не лучшим образом. Дело принимает более крупные размеры, чем мы первоначально оценивали. Я думаю, они считают, что сумеют найти немало слабых мест в нашей позиции. Думаю также, что они рассчитывают на очень крупный гонорар. Я советовал бы вам самому нащупать слабые места в позиции Боувера и не относиться к нему легкомысленно, Робин. Ваш приятель сенатор Прагглер в комитете надзора. Повидайтесь сначала с ним.

— Я с ним обязательно повидаюсь, но не сначала, — ответил я Мортону и отключил его — мы начали снижаться. Я видел огромную башню административного здания Корпорации «Врата». Оно совершенно закрывало глупое блюдце палаты представителей. В озере, как в зеркале, отражались сияющие жестяные крыши Свободного города. Меня волновало, что я прибыл без всякого запаса времени. Меньше чем через час у меня было назначено свидание с вдовцом или мужем, как посмотреть, Триш Боувер, и мне не хотелось заставлять его ждать.

Правда, и не пришлось. Я уже расположился за столиком на открытом воздухе в ресторане дворца Бразилиа, когда он подошел. Тощий, высокий и лысеющий.

Боувер нервно сел, как будто очень торопился уйти или куда-то опаздывал. Но когда я предложил ему поесть, он целых десять минут изучал меню и кончил тем, что заказал почти все. Свежий пальмовый салат, маленькие пресноводные моллюски с озера, к которому уходят удивительно красивые ряды апельсиновых деревьев, и еще не менее семи самых экзотических блюд.

— Это мой любимый отель в Бразилиа, — добродушно и гостеприимно сообщил я ему, когда он начал поливать пальмовый салат соусом. — Старый. Но хороший. Вы, вероятно, все тут уже видели?

— Я восемь лет прожил в этих местах, мистер Броудхед.

— Понятно. — Я понятия не имел, где проживает этот сукин сын, для меня он был всего лишь досадной помехой. И все же я добросовестно попытался отыскать хоть какой-нибудь общий интерес. — По пути сюда я получил последние изображения с Пищевой фабрики. У группы Хертеров-Холлов все хорошо, они нашли там удивительные вещи. Знаете ли вы, что мы идентифицировали четверых Мертвецов как старателей с Врат?

— Я что-то об этом видел на ПВ, да, мистер Броудхед. Это очень интересно.

— Более того, Боувер. Это может изменить весь мир, не говоря уже о том, что сделает нас ужасно богатыми. — Он кивнул, предварительно набив рот салатом. Не очень-то мне удавалось разговорить его. — Ну, хорошо, — терпеливо проговорил я, — давайте перейдем к делу. Я хочу, чтобы вы отказались от иска.

Боувер неторопливо прожевал устрицу, проглотил ее и ' нацепил на вилку следующую.

— Я это знаю, мистер Броудхед, — меланхолично проговорил он и снова набил рот.

Я отпил вина, смешанного с сельтерской водой, и, сохраняя полный контроль над голосом и манерами, сказал:

— Мистер Боувер, мне кажется, вы не совсем представляете, как в действительности обстоят наши дела. У меня нет желания вас обидеть. Просто вам известны не все факты. Мы оба многое потеряем, если вы будете продолжать настаивать на иске. — И я начал разбирать этот случай, тщательно и осторожно, как советовал Мортон. Я рассказал ему о неизбежном вмешательстве Корпорации «Врата», о заинтересованности в предприятии всего человечества, о Необходимость исполнять судебный запрет на исследование Пищевой фабрики, который невозможно сообщить Хертерам-Холлам раньше чем за месяц, а в это время они будут делать, что сочтут нужным, и, разумеется, о возможности мирной сделки. — Я хочу вам сказать, — мягко продолжал я, — что дело это слишком важное и значимое не только для нас. Его нельзя поделить между нами, как обыкновенный пирог с капустой. Поверьте, с нами не станут нянчиться. Конфискуют у обоих.

Боувер слушал меня и не переставал двигать челюстями. Потом, когда жевать больше стало нечего, отпил из своей чашечки и мрачно произнес:

— Нам с вами больше нечего обсуждать, мистер Броудхед.

— Ошибаетесь, есть что!

— Это вам так кажется, — ответил он, — а я так не считаю. Вы кое в чем ошибаетесь. Речь больше не идет о предстоящем судебном процессе. Речь идет о решении суда.

— Любое решение можно обжаловать...

— Да, конечно. Но на обжалование потребуется много времени. Я не хочу договариваться с вами. Триш заплатила за это собственной жизнью. Поскольку она сама не может защищать свои права, придется это делать мне.

— Но свара нам обоим дорого обойдется!

— Возможно. Так говорит и мой адвокат. Кстати, он возражал против нашей встречи.

— Зачем же вы тогда пришли?

Боувер взглянул на остатки ленча, потом на фонтаны во дворе. Три старателя с Врат сидели на краю блестящего пруда вместе с веселой, слегка пьяной стюардессой с «Варига» и бросали крошки печенья золотым рыбкам. Им повезло.

— Для меня это приятная смена обстановки, мистер Броудхед, — сказал он.

Из окна своего номера в новой Башне Дворца я видел блестящий на солнце купол собора. Это лучше, чем смотреть на мою юридическую программу на большом служебном мониторе, потому что Мортон грыз меня.