— Юл, — печально сказал он. — Ты что, только проснулся? Разве ты не знаешь последнего сообщения Олимпийцев?

— Ясное дело, что знаю, — обиженно ответил я. — О нем все знают. — А потом задумался, и до меня дошло, что это Рахиль сказала мне про него, сам же я его напечатанным не видел. — Я был очень занят, — неуклюже стал оправдываться я.

Сэм посмурнел еще больше.

— Так ты не знаешь их сообщения, что они не только порывают с нами контакт, но и отключают все наши зонды?

— Но, Сэм! Если бы наши зонды не передавали информацию, я бы услыхал про такое.

— Не услыхал бы и не знал, — терпеливо стал объяснять Сэм. — Сигналы от них пока еще идут к нам, и так будет продолжаться еще пару лет. Нас выкинули из космического пространства! Нас там не хотят!

Он прервался, выглянул в окно.

— Вот как обстоят дела, — закончил он. — Но мы уже на месте, и лучше будет, если мы зайдем в дом. Рахиль не должна долго сидеть одна под свадебным балдахином.

Если автор популярной книги любит путешествовать, то ему весьма подходит ситуация, когда он катается по всему миру, а за билеты платит кто-то другой. Рекламный отдел издательства Маркуса устроил все. Авторские встречи, раздача автографов в книжных лавках, академические лекции, передачи на телевидении, встречи с издателями, приемы — все это продолжалось добрый месяц, совсем пристойный медовый месяц.

Понятное дело, любой медовый месяц был бы прекрасным с такой женой как Рахиль, но если бы издатели не платили за все, у нас не было бы возможности посетить шесть или семь континентов (на Поларис Аустралис мы не поехали, там нет ничего кроме пингвинов). Зато по пути мы останавливались то там, то тут: на пляжах Индии и островах Ханя, в великолепных магазинах Манахаттана и более десятка других городов Западных Континентов. Мы побывали везде.

Когда мы вернулись в Александрию, строители уже закончили перестройку дома Рахили — мы решили, что он станет нашим постоянным зимним домом, хотя теперь самым главным было найти подходящий дом в Лондоне на лето. Сэм снова поселился у Рахили и вместе с Базилием торжественно приветствовал нас на пороге.

— А я думал, что ты будешь в Риме, — сказал я ему, когда мы уже уселись, а Рахиль пошла проверить, как теперь выглядит ванная.

— Я не поеду туда, пока не узнаю, почему все так произошло, — ответил он. — Исследования ведутся именно здесь, откуда мы вели передачи.

Я пожал плечами и отпил глоток вина, которое поставил перед нами Базилий. Я поглядел на кубок против света, вино было несколько мутноватым, наверняка перестояло с суслом. И вдруг улыбнулся: еще несколько недель назад даже такое вино было бы мне за счастье.

— Но мы же знаем причину, — сказал я. — Просто они решили, что мы не можем быть их партнерами.

— Это так, — взволновался Сэм. — Но почему?! Я попытался выяснить, какие именно наши сигналы они получили непосредственно перед самым отказом контактировать с нами.

— Считаешь, мы чем-то их оскорбили?

Он почесал то место на лысине, где было пятно, поглядел на меня, потом вздохнул.

— А что бы предложил ты, Юл?

— Не знаю, может то же самое, — согласился я. — Так что же это были за сообщения?

— Я не могу сказать точно. Пришлось помучиться. Насколько тебе известно, Олимпийцы подтверждали прием каждой передачи повтором последних ста сорока групп...

— Об этом я не знал.

— Было так. Последним подтвержденным сообщением была история Рима. К сожалению, это шестьсот пятьдесят слов...

— И теперь придется перечитать всю историю?

— Не только перечитать, Юл. Надо попытаться определить, что там было такое, чего мы не передавали раньше. Две, а то и три сотни исследователей сравнивают все предыдущие сообщения, и пока выясняется, что новыми были только лишь социологические данные. Мы передавали результаты всеобщей переписи: столько-то солдат, столько-то граждан, вольноотпущенников, рабов... — Тут он замялся, и после некоторого раздумья сказал: — Паулюс Магнус, не знаю, слыхал ты о нем, это алгонкин, указал на то, что в этом сообщении мы впервые упомянули о рабстве.

Он замолчал. Я ждал, потом сам попросил его продолжать:

— Ну?

Сэм пожал плечами:

— А ничего. Паулюс сам раб, так что это его мания.

— Не могу понять, что общего имеет с этим рабство? — заметил я. — А другого ничего не было?

— Ой, да тысячи теорий. В том сообщении были еще и медицинские данные, и некоторые считают, будто Олимпийцы внезапно испугались возможности, что их атакует какой-нибудь неизвестный им микроорганизм. А может, мы не проявили достаточно вежливости... А может, кто его знает, среди них идет какая-то борьба за власть, и в конце концов победила та партия, которая не желает введения новых рас в их общество...

— Так мы окончательно и не знаем, что послужило причиной?

— Хуже, Юл, — мрачно ответил Сэм. — Мне кажется, мы уже никогда не узнаем, какой была причина, почему они расхотели общаться с нами.

И вот здесь опять же видно, насколько умным человеком был Флавий Сэмюэлус бен Сэмюэлус. Мы, и вправду, так никогда этого и не узнали.